Александр Даниф - Вариации на тему «жизнь». Прозопоэтический сборник

Вадим невысок, крепко сложен, в то же время неширок, голубоглаз, улыбчив, с легкой горбинкой на носу из-за перелома в детстве, легко сходится с людьми, так как искренне интересуется миром. К тому же он чрезвычайно словоохотлив.

За Пражским градом следят зорко,

выпячивая морды из стены, гаргульи —

оскалились, отпугивают страсти да напасти,

прищурившись, смотрят на ульи,

что у подножья косогора

натыканы рядами. Ну а люди-пчелы

среди старинных груд из камня

снуют, как муравьи бегут по тропам,

торопятся скорей захлопнуть ставни.

И ночь опустится над Влтавой,

прирученые лампы загорятся в окнах,

по черепице разбегутся блики,

как светлячки, что ищут солнце —

огни домов кричащих улиц

и важных фонарей,

пронзающих ночное покрывало

лучами незабудок, и они ликуют,

подставив темноте бездонные глазницы.

На Карловом мосту притихли звуки,

и статных воинов размыты очертания,

готических разрезов, башен

и чудны́х амфитеатров не видно более,

притихла жизнь, и только черный камень

покоится в туманных испарениях воды

непокоренной,

что чрез столетия течет и точит скалы

у Карлова моста, опоры Кафки-града —

изгиб неукротимой Влтавы.

Один из приездов Вадима врезался мне в память особенно отчетливо. Берлинская зима чем-то напоминает петербургскую. Снежный покров почти не держится. Выпавший снег либо самоуничтожается, как примерный бюргер, привыкший к порядку, либо приходит в полную негодность под воздействием усиленно разбрасываемых соли и гравия. В итоге остается мерзкая слякоть и неприятное ощущение, которое довольно точно отобразил один престарелый немец: «ферфлюхте швайнерай» – в дословном переводе «проклятое свинство». Вот такой лозунг на визитной карточке столицы Германии и встретил моих друзей в ту зиму.

Температура пляшет вокруг нуля. Сильный ветер, высокая влажность, серое небо – что еще необходимо человеку для ощущения пронизывающей тоски и непокидающего чувства холода? Думается, что Вадим и его жена Оля чувствовали себя как дома и, возможно, неоднократно пожалели, что не поехали в южном направлении. С другой стороны, если задаться целью и обложить себя теплым насыщенным общением, и в таких нетепличных условиях можно прилично развеяться. Чем они, собственно, и занимались.

После осмотра туристических достопримечательностей для галочки перешли к внедрению в берлинскую субкультуру – посещению клубов, пивнушек, стихийных концертов и выставок. Себя показали, других посмотрели – многочисленные впечатления от андеграундной жизни немецкой столицы обильно сдобрились задушевным разговором, пивом и нехитрыми закусками.

Вспомнив о перекрестке нашего знакомства, позвонили Виолетте, которая тут же принялась увлеченно рассказывать о своем последнем посещении Берлина. Среди прочего она настоятельно порекомендовала побывать в лабиринте андеграундной забегаловки под названием «У дикой Ренаты», которая, как всякое «эксклюзивное» заведение, открывается только по четвергам вечером, и то лишь на несколько часов.

Мы переглянулись. Вадим дежурным жестом посмотрел на часы. Сегодня как раз четверг. Ну что ж, если до сих пор вечер шептал: «Налей и выпей!» – теперь он настойчиво подталкивал нас в спины и приговаривал: «Это знак! Не упускайте шанса познать неизведанное». И, конечно, мы не заставили себя уговаривать.

О клубе «У дикой Ренаты» я, безусловно, много раз слышал. Этот клуб наряду с другим культовым заведением – «Бергхайн» – известен всем поклонникам электронной музыки, многодневных тусовок, однополой любви, бесконечных вечеринок и попросту любителям ярко прожечь молодость под грохочущие танцевальные ритмы. Абсолютной новостью оказалось то, что «У дикой Ренаты» имелся и некий потайной лабиринт в соседствующем с клубом баре.

Вообще, берлинское понятие бара или кафе на изломе веков – тема, требующая отдельной диссертации, если задаться целью подробно изучить это явление культуры. Любое мало-мальски подходящее помещение может быть переоборудовано в нехитрую пивнушку, причем выглядеть она чаще всего будет как стихийное нагромождение первых попавшихся под руку вещей, завалявшихся на чердаке у бабушки. Такой новоиспеченный бар обычно располагается в переоборудованной комнате с широким окном и дверью на первом этаже старого дома, построенного в начале двадцатого столетия. Мебель и прочие предметы интерьера привозят прямо с барахолки или блошиного рынка, добывают из подвала ремонтируемого дома или берут из квартиры умерших родственников. При всей невзрачности в такой обстановке есть и свой шарм, некая одомашненность пространства, неофициальная атмосфера, заявка на художественную мысль, особенно если таковая изначально присутствует в голове владельцев.