Аглаида Лой - Портрет с отрезанной головой

Он был чистокровный немец. Семьи его родителей в начале Отечественной войны были сосланы в Сибирь, да так и остались там жить. Позднее там же повстречались и создали семью его мать и отец. Натали познакомилась с ним на дне рождения у сокурсницы и сразу на него запала. Она всегда питала непонятную слабость к благородному происхождению и вообще ко всему аристократическому, созданному ее романтическим воображением по книгам Александра Дюма, Виктора Гюго, Вальтер Скотта и других романтиков 19 века. Это увлечение оказалось не только милым, очаровательным, но еще и весьма полезным: благодаря ему позднее она взялась за изучение французского языка, заинтересовалась французской литературой и историей, а также подпала под обаяние западного кинематографа. Через нее и я невольно приобщилась к изысканным сочинениям и фильмам Жана Кокто, о котором Натали, в свою очередь, узнала, увлекшись Жаном Марэ, снимавшимся в таких удивительных фильмах середины прошлого века, как «Вечное возвращение», «Орфей», «Смерть Орфея», – и других столь же поэтичных и замечательных картинах.

Таким образом, я и Таша были подготовлены к явлению Юрика и с нетерпением ожидали его прихода. Невооруженным глазом было видно, что Натали им увлечена, хотя и старается не показывать вида; разумеется, это разожгло наше любопытство невероятно: понравиться ей – надо было уметь. И когда в дверь позвонили, а затем в комнату вошел высокий парень, мы уставились на него с нескрываемым интересом. Разочарованы мы не были, по крайней мере, я точно, потому что Юрик производил очень приятное впечатление. Темно-русые, очень густые, вьющиеся волосы красиво обрамляли его удлиненное, действительно, аристократичное лицо с правильными чертами. Не красавец, но весьма симпатичный молодой человек, с налетом благородства, как нам тогда показалось. Первое впечатление по счастью не было обманчивым. Юрик и в самом деле оказался человеком воспитанным, деликатным и благородным, хотя моментами и не без ослиного упрямства, как выяснилось впоследствии. При взгляде на него у меня сразу возникло ощущение, что он на кого-то очень похож, и я весь вечер мучилась по этому поводу, пока в голове вдруг не всплыло имя – Макс фон Сюдов. Ну, конечно же, он напомнил мне молодого Макса фон Сюдова из фильмов Бергмана.

В тот летний вечер вся наша компания была уже в сборе, кроме Сержика, появление которого с мучительным нетерпением ожидала Таша. Натали усадила Юрика в кресло возле журнального столика, сама уселась в кресло напротив, я и Таша поместились на софе, Коля, еще один наш тогдашний приятель, неровно дышавший к Натали, устроился на табурете, принесенном из кухни. Порой, замечая, как он смотрит на нее, я испытывала жалость, потому что она лишь кокетничала и флиртовала с ним, не принимая их отношения всерьез. На столике стояла непочатая бутылка сухого вина, Юрик тоже что-то принес. Натали извлекла бокалы из «стенки», Юрик раскупорил сухое вино и разлил по бокалам. Чокнулись, выпили за знакомство и заговорили о кино. Натали была настоящим киноманом, выписывала «Искусство кино» и различные его аналоги на чешском, польском, румынском и даже венгерском. Хотя нет – на венгерском был не журнал, а роскошный двухтомный кинословарь. Со всех этих языков она переводила статьи про своего абже (так она всегда называла Жана Марэ), а затем аккуратно вклеивала их в особый альбом, иногда я ей помогала. Однажды переводили с румынского заметку о фильме «Горбун», и почему-то это оказалось гораздо сложнее, чем переводы с французского или итальянского, хотя румынский тоже принадлежит к романской группе языков; но какой-то он более заковыристый, что ли.

Наше обычное общение касалось самых различных областей искусства и литературы, в основном, это были кинематограф, театр и книги. Читали все и помногу. Интересные книги ходили по рукам, часто это бывал самиздат; перепечатки передавали из рук в руки, иногда буквально на один день или даже на ночь. В этом смысле нам повезло: Таша служила в одной хитрой организации, где можно было переснять любую ценную книгу, чем она периодически занималась в нерабочее время. Конечно, начальство гоняло сотрудников за подобную «подпольную» деятельность, но как-то не очень, короче, смотрело сквозь пальцы. Таким не совсем обычным образом, в распечатках, ко мне попали «Сказка о тройке» и «Гадкие лебеди» Стругацких, «Три дня Ивана Денисовича», Кастанеда и масса еще чего – сейчас даже не припомню. Каждый из нас, к тому же, выписывал по несколько литературных журналов, в которых как раз в эти годы начали печатать произведения авторов, долго находившиеся под спудом цензуры. Мы жадно поглощали все новое и непривычное, бывшее прежде под запретом. Обменивались журналами с остросоциальными на тот момент романами, имевшими непривычно критическую направленность. И спорили, спорили.

Читать дальше