Геннадий Перминов - Медальон

– Ванька! Ванюшка, озорник ты этакий! – нарочито строго кричала Катерина и, для пущей острастки взяв хворостину (она всегда так делала), отправлялась на поиски младшего брата, хотя прекрасно знала, где прячется её любимый братик. – Вот, я тебе задам! – она бродила по двору, постепенно приближаясь к забору, туда, где в зарослях лопуха всегда прятался Ванька. – Пойдём, я тебе каши сварила! Манной! И масла положила много, как ты любишь! – сестра подходила всё ближе, а когда лист лопуха отодвигался перед самым Ванькиным лицом, мальчуган вскакивал и с торжествующим визгом, заливаясь весёлым смехом, бежал к воротам.

– Ах ты, озорник! – Катерина по обыкновению перехватывала его перед самой калиткой и, бережно прижимая к себе худенькое тело младшего брата, несла домой.

– Вот поеду в райцентр и куплю тебе на рынке пять самых больших петушков на палочке, – приговаривала она, умывая его мордашку из медного рукомойника. – Если не будешь баловать! – Катерина вытирала Ванькино, уже с утра чумазое личико и усаживала брата за стол.

– Врешь ты, Катька! – уверенно заявлял карапуз, подтягивая ближе к себе тарелку с кашей. – Ты всегда говоришь, что привезёшь пять штук, а даешь по одному!

– Зато он вона какой большой, петушок-то! – улыбаясь, старшая сестра клала в чашку брату кусок масла. – Ешь, балаболка!

Дождаться с работы усталого, пахнувшего пылью и степным ковылем отца, было для маленького Ванюшки большой редкостью, а если это и случалось…

Отец сажал полусонного сынишку к себе на колени и, закуривая папиросу, тихим и приятным голосом рассказывал Ваньке про красоты окружающего мира, про невиданные страны и глубокие моря, заселёнными неведомыми обитателями.

– Много чудес на свете, сынок! – тихонько покачивая сына, говорил он. – Но самое главное чудо – это семья, в которой ты живёшь, твой дом, Родина, где похоронены твои деды и наша мама, женщина, которая дала жизнь тебе и твоим сестрам. А потом – наша корова Зорька, кошка Мурёха и бессловесные курицы, которые никогда и никому не сделали ничего плохого, а потому тоже считаются слабыми и зависят от нас. А мы с тобой самые главные! Мы – мужики! И мы защитники всего этого!

Конечно же, маленький Ванюшка многого не понимал из отцовских мудрёных высказываний, но как приятно было засыпать под убаюкиввший и монотонный отцовский голос. Но одно он уяснил с самого раннего детства – надо всегда и везде говорить только правду и всегда защищать слабого!

А по праздникам в чистой половине избы мама накрывала стол, на который с помощью старшей сестры выставлялись всевозможные соленья и закуски. Собирались родственники, друзья, и детей по обыкновению выпроваживали на улицу, но маленькому Ваньке всегда или почти всегда удавалось проскользнуть незамеченным и затаиться в каком-нибудь закутке. Обычно он прятался в платяном шкафу, где, затаив дыхание и приоткрыв от напряжения рот, слушал непонятные, а порой и шумные разговоры взрослых. А потом начиналось самое интересное! Папа брал в руки гармонь, а мама садилась рядышком, и они начинали петь! Как они пели! Сильно! Раздольно! Слаженно! А потом в унисон вливались голоса гостей, и разудалая песня лилась по всей деревне! А заканчивалось празднество всегда одинаково. Для Ванюшки. Наслушавшись непонятных споров и песен, с трудом раздирая слипавшиеся глазёнки, он засыпал и под хохот подвыпивших гостей с грохотом вываливался из шкафа. И последнее, что помнил мальчуган, так это сильные руки отца, которые несли его в кровать, и ласковый голос матери, поющий колыбельную неугомонному чаду.

А первый, самостоятельный выход в удивительный мир, о котором так много рассказывали отец и сёстры, состоялся у маленького Ваньки летом, когда мальчугану шёл уже седьмой год. Нет, конечно, он и раньше выходил за пределы двора, убегал к родничку, а один раз, не на шутку встревоженная Катерина разыскала его на колхозной конюшне… Конечно же, как вольнолюбивый, деревенский ребёнок он всегда стремился к свободе, но не под неусыпным надзором сестёр, а тут…

Сам отец отправил его, да не куда-нибудь, а на птичник! С поручением! К мамке!

Солнечным майским утром, когда Ванька нехотя допивал молоко из огромадной, по его мнению, кружки, в дом торопливыми шагами вошёл отец и, присев у стола, стал торопливо что-то писать на листке бумаги. Мальчишка отставил кружку с недопитым молоком в сторону и удивленно посмотрел на папку, который, сложив листок вчетверо, озабоченно огляделся вокруг.