Пять дней она брела по полю, где тучи чёрные ворон,
Нашла знакомую ей руку с большим рубиновым перстнём.
Прижала кисть к губам солёным, кольцо с трудом с неё сняла,
А руку в ямку закопала, затем там церковь возвела.
Пропала грация, весёлость, прекрасный голос, красота,
И даже имя Маргарита она забыла навсегда.
И снова у неё потери. Брат-декабрист – в Сибирь.
А сын… Его с отцом похоронила и основала монастырь.
Игуменьей Марией стала, своё именье продала,
Солдатским вдовам помогала, приют калекам создала.
А осенью рожь колосилась на кровью политой земле,
Монахини хлеб выпекали в пекарне при монастыре.
Он русский был по самой сути, тот вкусный поминальный хлеб.
Его назвали бородинским, ведь рожь росла, где рядом склеп.
Замешан был в слезах, на крови, как память о героях всех.
В молитвах обо всех погибших Тучкова жизнь свою вела
И там, у склепа, где родные, покой себе лишь обрела.
Всё в нашем веке под вопросом. И под вопросом героизм.
Зачем Тучкову лезть под пули, ведь он богат и был любим?
Но есть одно простое слово, и это слова патриот.
И если Родина в опасности, то кто её тогда спасёт?
О ратных подвигах и доблести нам надо чаще вспоминать.
И бородинским чёрным хлебом героев русских поминать.
Из деревни ворвался в столицу.
Говорил, чтобы ярче гореть.
Здесь и пьянствовал, и скандалил.
И нашёл в новой жизни смерть.
Жизнь – угар. Что в конце получилось?
Боль у всех, кого знал и любил.
И талант свой, божественный, яркий,
В бурной жизни напрасно сгубил.
И с друзьями в бреду и угаре
Видел только кабацкую Русь,
А берёзовая, деревенская
И звала, и ждала. Ну и пусть.
Стал ты пьянствовать и скандалить,
Ощущая близкий конец.
Не умчал тебя от несчастий
Милый твой степной жеребец.
Не черёмуху в белой накидке
И не потом пропахшую выть,
А страну, революцией вздыбленную,
Ты хотел понять и любить.
Ты одною ногой в деревне
Оставался стоять всегда,
А вторая нога повисла
И опору найти не могла.
А попутчики по ресторанам
Звали стресс от жизни глушить.
И от недовольства собою
Стал метаться и много пить.
И в душе деревенской и нежной
В тот кровавый, суровый век
Поселился ненавистный, пугающий,
Сидящий на кровати чёрный человек.
Побывал ты в советской деревне,
Пригорюнились ты и она.
Сорокоуст по вам заказала
Берёзового ситца страна.
А стихи живут вечной жизнью
И теперь уже без тебя.
Не было такого заглянувшего в душу
Голосистого соловья.
05-11-19
Пожар вмиг охватил завалинку, стену спальни и запылал с испепеляющей силой. Вскоре в блеске огня был виден весь ночной проулок. Блики огня засверкали на окнах соседнего дома, где жили Дарья и Лаврентий Ерыкаловы. Они выглянул в окно и вскоре с вёдрами выскочил Лаврентий с сыном Петром, к ним присоединились Степан с сыновьями, встали в шеренгу, набирали воду в соседнем колодце, передавали по цепочке вёдра, лилась вода, но пожар всё усиливался.
С подойником прибежала Агафья, жена Степана, а Дарья с иконой, читая молитвы, стала ходить вокруг своего дома. С вёдрами и подойниками прибежали жители соседних домов, образовали вторую шеренгу, но пожар, смеясь над ними, перекинулся на амбар, за которым находилось хозяйство Ерыкаловых. С иконой прибежал дьяк, но вскоре поставил икону к дереву и тоже включился в работу: стал лопатой набирать землю и кидать на горящие брёвна, одновременно читая молитву. В освещённой огнём тёмной летней ночи деревне Большая Грязнуха царствовали пляшущие языки огня, вырисовывая напряжённые потные лица.
Из сарая выпустили кур с петухом и козу. Куры кудахтали, петух кукарекал, огонь трещал, коза блеяла, бабы кричали, что в доме Любка.
– Пьяная опять, верно, если не выскочила.
Читать дальше