Виктор Чекмарь - Я ни о чем не жалею…

Итак, вы поняли: едва увидев Наташу, я был покорён.

В тот год лето стояло жаркое. Я ненавидел день и не мог дождаться вечера, когда вновь увижу её.

Ежедневно возвращаясь домой около трёх-четырёх часов, я до позднего утра не мог заснуть, перебирая в памяти её жесты, взгляды, смех, фразы, поступки… Всё в ней казалось мне прекрасным и совершенным, а грудь мою терзало щемящее чувство, в котором сплелись воедино восторг и обожание, неясные беспокойство и опасения, страх и надежда. Мне достаточно было только находиться рядом с нею – и я уже парил в небесах. А иногда неосторожно сказанное ею слово, даже малейший оттенок интонации, могли ввергнуть меня в пучину страданий, и тогда я становился самым несчастным человеком.

С той поры моим любимым изречением стало «мне всё равно, страдать иль наслаждаться». Потому что человек по-настоящему живёт только тогда, когда любит. Если любовь взаимна, он ликует, он счастлив. Если безответна, он страдает и почти гибнет. Но только в эти мгновения, часы, недели, месяцы любви он понимает, что значит жить . Любовь – это величайшее из творений Господа. Ради того, чтобы испытать это чувство (а вернее, только ради этого), стоило рождаться на свет.

Я очень уважаю и люблю писателя Эдуарда Тополя. Но его «Россия в постели» – не что иное, как просто пособие по технике секса, облачённое в художественно-повествовательную форму. Это пособие учит, как получить от секса максимум удовольствия. Я никоим образом не хочу сказать, что книга непристойна, упаси Бог, я не ханжа. Вполне возможно, что она даже очень нужна. Но есть в ней «перехлёст». И поэтому после прочтения остаётся неприятный осадок. Остаётся он потому, что люди в этой повести ничем не отличаются от животных. Так и хочется спросить: «Уважаемый автор, а где же любовь?… Почему всё так по-скотски?»

В этой книге нет самого главного: нет любви. А что касается удовольствий, то человек способен испытывать массу удовольствий не только в сексе. Например, процесс дефекации (особенно в «позе орла») доставляет огромное наслаждение, а если припёрло и успел добежать, то это вообще ни с чем несравнимый кайф. Неплохо было бы написать книжонку на эту тему под таким, к примеру, названием: «О технике отправления естественных надобностей» или «Как получить максимум удовольствия при дефекации», а лучше всего – «Россия на горшке».

Но вернёмся к Наташе…

В то же время все мои внутренние переживания никоим образом не соотносились с внешней стороной моего поведения. Я осознавал себя мужчиной, то бишь лидером, являющимся в отличие от женщины хозяином своих чувств. С высокомерным пренебрежением взирая на слабую половину человечества, я представал в роли этакого Дон Жуана, готового покорять, но не способного покоряться.

И надо сказать, эта роль мне удалась. Я сыграл её блестяще (себе во вред, как потом выяснилось). Но это было справедливо: за любую ненатуральность рано или поздно приходится расплачиваться. Неискренность чревата.

Я, например, в угоду своему имиджу мог позволить себе при всех обратиться к любимой с вопросом: «Наташа, а не беспокоит ли вас изжога?», искренне при этом беспокоясь о её здоровье. Моя выходка потрясала окружающих и убивала Наташу. Таким образом я самоутверждался.

Первая реакция – испепеляющий, полный ненависти, так любимый мною взгляд прекрасных карих глаз, затем – откровенный флирт на моих глазах с каким-либо пацаном и исчезновение с ним на некоторое время, этакая изощрённая месть. Боже, она доводила меня до исступления. Я бесился… и вот уже когда, казалось, был на пределе и мог сотворить чёрт знает что, вдруг тихо: «Шурик, проводи меня». Она звала меня Шуриком, и звук её голоса, произносившего моё имя, был для меня самой сладкой музыкой. И я срывался и бежал за нею вдогонку, потому что после этих слов Наташа никогда не утруждала себя ожиданием, а тут же разворачивалась и своим скорым «скачущим» шагом начинала быстро удаляться в сторону своего дома. Как я теперь понимаю, это был заключительный аккорд её маленькой мести, она всегда одерживала надо мной верх.

Короче, мы вели опасную игру: я на мои нежность и обострённость чувств накинул личину грубости и сарказма, а Наташе в отместку за мои чудачества очень сильно хотелось заставить меня покориться, признать перед всеми, что я её люблю до беспамятства и готов ради неё на всё.