Владимир Понкин - Осколки одной кометы

И если бы можно было сохранить этот миг и ставить его на повтор тогда, когда одолевает грусть, я бы, наверное, просматривал его целую вечность. Вечность ее присутствия.

Прервав молчание, она тихо произнесла:

– А ведь я обещала себе сегодня не засиживаться допоздна.

– Мы принадлежим к поколению обещающих лечь сегодня пораньше, – ответил я.

– Действительно. Если бы я знала заранее, что принесет мне эта ночь, я бы с бо́льшим удовольствием посвятила первую половину дня крепкому сну, – сказала она, сдерживая зевок.

После этих слов она вновь коснулась моей руки, а мне захотелось обнять ее. Разве так и должно быть? Разве это нормально?

Я посмотрел на нее. Темные волосы, свободно разливавшиеся у нее по плечам, в отблесках солнца были похожи на узор перевернутого огня. Строгие черты лица мило капитулировали перед слегка вздернутым носиком. Легкая улыбка, незаметно коснувшаяся ее полураскрытых губ, отчетливо задела мое сильно закрытое сердце. Почувствовав взгляд, она посмотрела на меня и попыталась сдержать все ту же улыбку, слегка покусывая нижнюю губу. Мы встретились взглядами…

Очень часто на своем жизненном пути мы встречаем людей, чей взгляд воспринимается как нечто легкое и поверхностное. Вы просто смотрите друг на друга, и в это время ваши мысли свободно проносятся в голове, не встречая преград.

Бывают люди, чей взгляд таит в себе опасность. Ты будто оказываешься в темном переулке, а выход из него преграждает стена, обойти которую невозможно, и ты старательно избегаешь их.

Бывают люди, чей взгляд скользит по твоей душе, оставляя за собой еле заметные волны интереса. Все это жутко распространено, оттого и привычно.

Но на ее взгляде я подорвался.

Ее взгляд смог в один миг обрушить всю значимость мира. Мне показалось, будто… будто я нужен. Мне показалось, будто в мозаику моей жизни добавили недостающий элемент, и теперь я могу рассмотреть ее целиком. Мне показалось, будто улицы города аплодировали нам, а ветер разносил их восторг, нарушая покой обочин.

Рукава свитера, что прикрывал ее хрупкие плечи, покачивались в такт ее шагам. Светлую ткань платья покрывал цветочный узор. Я бы покрыл ее цветами своих поцелуев в знак благодарности за спасение. В знак благодарности за внимание. В знак… просто так.

– Когда я была маленькой, родители несколько раз в году устраивали мне праздник, – она начала рассказывать, прервав короткий миг тишины. – Зная, что я безумно люблю животных, они набивали багажник машины различными кормами и возили меня в приюты. Там я видела, как брошенные и никому не нужные существа прощают людей и ждут взаимности. Знаешь, ведь некоторые просто созданы для того, чтобы их любили, – она на секунду перевела дыхание, – и на этой любви строится все остальное. Она существует независимо от поступков, и время над ней невластно. Только человеку этого никак не понять. Гуляя по гектарам приюта с целой сворой прыгающих собак, я, счастливая до чертиков, устраивала забеги от одной клетки к другой, чтобы погладить каждого несчастного, дать капельку любви. А между этими забегами подходила и касалась рукой кого-нибудь из родителей, чтобы доказать себе, что это не сон. И с тех пор я всегда стараюсь дотронуться до человека в прекрасный момент, чтобы понять, в действительности ли это происходит. Мне нужно почувствовать момент. И сейчас я счастлива. Счастлива, как в те далекие времена. Спасибо тебе за это.

Я коснулся ее руки. И не нужно было слов. Мы понимали друг друга. Ее присутствие выворачивало мою душу наизнанку так, что на ее поверхности можно было рассмотреть отражающееся небо, по которому лениво расстилались караваны лиловых облаков.

Мы прошли еще немного, затем повернули назад, все чаще встречая людей, добирающихся на работу на велосипедах.

На подоконнике одной из квартир на первом этаже сидела кошка. Посматривая на стайку голубей под окном, она облизывала лапку и старательно протирала сонную мордашку. А мы, поглощенные бесконечными разговорами, разбавленными уместной тишиной, незаметно подошли к дому моей незнакомки.

– Мы поговорили почти обо всем, а я даже не знаю твоего имени, – сказал я, рассматривая дом, в котором с удовольствием хотел бы жить сам. Я хотел бы в детстве играть с ней в одном дворе, учиться в одной школе и разделить воспоминания об этом, но мое детство прошло за три тысячи четыреста двадцать километров в прошлое от нее.

– Есть вещи поважнее… – Она остановилась у двери, прислонив руку к стене, затем медленно развернулась ко мне лицом. – Хотя… Хорошо… Так и быть. – И с ее губ, словно бабочка, коснувшаяся своими яркими крыльями моей кожи, выпорхнуло имя, которое сразу же стало частью того коктейля, что сводил меня с ума: – Лина.