Елизавета Васенина-Прохорова - Сад твоей души

Выйдя из магазина, я не спеша пошла вдоль Адмиралтейского проспекта к дому, пытаясь определить вопросы, на которые надо было найти ответы: кто, когда, зачем и почему? И в этот момент у меня в сумке зазвонил телефон.

– Здравствуйте, Надежда Сергеевна, – произнесла я, определив по номеру, что звонила редактор моей книги.

– Оленька, иллюстративный материал, предоставленный вами прекрасен, – защебетала редактор, – Но вы знаете, на кафедре садово-паркового строительства в Лесотехнической академии хранится коллекция гравюр ныне, к сожалению, покойного профессора Громова Бориса Юрьевича. И я могу договориться с заведующей кафедрой, чтобы вам разрешили ее посмотреть. Может быть, вы найдете интересный материал. Время есть. И при верстке текста появились свободные места для дополнительных иллюстраций. Вот я и подумала, что вам будет интересно. И для себя, и для книги. Ну, значит, я договариваюсь. О времени созвонимся позднее, когда я договорюсь с Академией. Более вас не отвлекаю. Всего хорошего.

И не дожидаясь моего ответа, она повесила трубку. Впрочем, это было в ее манере, но я к этому уже привыкла и не обращала внимания на столь экстравагантное поведение.

В тот момент, отключая телефон, я и представить, не могла, что знакомство с коллекцией гравюр профессора Громова станет первым шагом на пути к разгадке тайны моей необычной покупки.

Вечером, устроившись на диване вместе со своею находкой и вооружившись лупой, я стала внимательно ее изучать. Работа действительно оказалась необычной: символы, знаки, надписи на латыни. Но мне не давала покоя мысль, где и когда я могла видеть символ в виде креста со стилизованным изображением какого-то цветка по центру. Встав с дивана, я пошла на кухню налить себе гранатового сока и насыпать своему сиамскому коту корма, как вдруг остановилась. Я вспомнила! Я вспомнила, где видела этот знак!

Год назад мой знакомый попросил провести атрибуцию одного портрета, выполненного в технике офорта. И рассматривая эту работу вместе с Виктором Ивановичем, сотрудником Эрмитажа, я обратила внимание на медальон, висевший на груди у мужчины на портрете. Но так как в то время мои мысли были заняты моей книгой, то я не спросила у Виктора Ивановича, что это за медальон. Да и весь рассказ слушала невнимательно и быстро ушла, оставив его наедине с заказчиком.

– Ну что же, кажется, я давно не навещала Виктора Ивановича, – сказала я своему спящему коту.

На следующий день, взяв с собой ксерокопию моего партера, я направила свои стопы в сторону Эрмитажа. Мне нравится гулять по Адмиралтейской набережной. Когда, не торопясь, идешь от здания Сената и Синода, то можешь по достоинству оценить все величие города на Неве. Чем ближе подходишь к Эрмитажу, тем сильнее разворачивается окружающая тебя панорама, и когда переходишь Дворцовый проспект, то картину, которая раскрывается перед тобой, уже трудно передать. Мосты и здания кажутся парящими в воздухе, так как невозможно определить, где заканчивается небо и начинается вода.

Виктор Иванович встретил меня на Иорданской лестнице, и мы сначала прошли по парадным залам, а потом поднялись на самый верх к нему в кабинет.

– Ольга Николаевна, голубушка. Проходите, проходите. Всегда рад. С чем пожаловали? – спросил меня гостеприимный хозяин, наливая мне кофе.

Некоторое время мы вели непринужденную светскую беседу, обсуждая последние новости в мире питерского искусства, – мне было неудобно сразу же в лоб задавать свой вопрос.

– Виктор Иванович, вы помните тот гравюрный портрет, который я приносила вам на экспертизу год назад по просьбе моих знакомых? Вас еще заинтересовали символы вокруг портрета, – спросила я, решив, что тянуть уже нельзя.

– Да, да, помню. А почему вспомнилась эта история, Оленька? – удивился Виктор Иванович.

– Просто в течение всего нашего разговора я любуюсь работой Рембрандта, что напечатана на афише к выставке «Рембрандт – гравер». Она висит у вас за спиной, – неожиданно для самой себя сказала я, так как меня удивил взгляд Виктора Ивановича, когда я упомянула про портрет.