Керен Климовски - Время говорить

И что тогда? Как развивается сценарий? Я буду жить с папой, Мариной и ее сыновьями-подростками? Это семейная драма. А если эти противные мальчишки будут меня избивать? А если Марина окажется мачехой из сказок и будет попрекать меня куском хлеба и заставлять мыть полы? (Это уже мелодрама.) Тогда я сбегу! Или я останусь с мамой? Но мама очень мало зарабатывает своими детскими книжками – неужели она устроится на работу? Не могу представить себе маму встающей в семь утра и идущей на работу. А если мама умрет с горя? От разбитого сердца? Такое бывает, я слышала. (Меня однозначно тянет в мелодраму!) И останусь я сиротой. Ее родители, деда Сёма и баба Роза, уже старенькие, они маму поздно родили, у них не будет на меня сил. А папины родители живут в Иудейской пустыне и помогают воспитывать десятерых детей папиного брата (отдельная история) – только меня им не хватало! Короче, никому я не нужна и окажусь в детском доме, только оттуда я, несчастная сирота при живых – а может, и не совсем живых – родителях, конечно, сбегу и стану уличной, как Гаврош из романа Гюго (наконец-то авантюрный поворот!)… А что если мама сойдется с безымянным мужем Марины, сначала из мести, а потом они полюбят друг друга и будут спорить с папой и Мариной о том, кому я должна достаться, и начнется страшный скандал на всю страну? (Это уже мексиканский сериал.) Почти всю ночь я не спала, и ворочалась, и развивала сюжет на разные лады и в разных жанрах (под утро нашлось место даже для шпионского детектива). А когда ненадолго засыпала, то снились кошмары…

В семь часов утра я лежала в постели, измученная и злая, и думала о том, что надо позвонить Бэнци… Просто не так давно я опять внутренне к нему вернулась – стоило случайно попасть к нему домой после школы. Дело в том, что в этом году нам поменяли водителя подвозки: вместо толстого добродушного и пожилого Арика нас стал возить молодой смуглый и злой, как скорпион, Коби. Он из этих, из религиозных, черную кипу носит, только он совсем не лучше от этого, и вся его религиозность только в том и выражается, что он дискриминирует девочек. Меня он с самого первого дня невзлюбил и стал издеваться: Моти можно сидеть спереди, например, а мне – нельзя. Почему? «Да потому, что я так сказал, что тут непонятного!» А еще: «Помолчи, женщина должна знать, когда можно, а когда нельзя разговаривать…» Или: «Тебя никто не спрашивал, куда ты лезешь? Я с Моти разговариваю!» (А Моти, гад, радовался, тихо, но радовался, очевидно, еще не забыл о нашем злосчастном «романе».) А когда Коби узнал, что я не из французов, а из «руси́м», так просто осатанел. Он восточный [16] «Восточными» в Израиле называют евреев – выходцев из арабских стран. , а восточные не любят иногда русских, как правило, взаимно. (Хотя у нас в Израиле кто-то всегда кого-то не любит, ничего удивительного.)

Коби постоянно опаздывал, а когда я жаловалась, что нас последними всегда забирают, очень грубо затыкал меня. Он ожидал повиновения, покорности, думал, что запугает. Но я не из таких. И на вопрос: «Ты думаешь, ты такая умная?!» – ответила: «Да, думаю, но мой ум здесь ни при чем, а просто ты не имеешь права все время так опаздывать и заставлять нас ждать, а если с нами что-то случится? Это же твоя ответственность…» Коби сжал руль так, что побелели костяшки пальцев, и сказал: «Моти, садись. А тебя, маленькая мразь, я в наказание оставляю у школы…» Моти запрыгнул в машину, я растерялась и даже не попыталась ничего сделать или сказать, и они быстро уехали. Потом, конечно, папа добился того, что Коби уволили, хотя еще дней десять он нас возил, явно сдерживая желание меня ударить, так что я старалась не пересекаться с ним взглядом, но это все было потом. А пока я стояла в шоке у школьной ограды и вдруг увидела спускающегося по каменным ступенькам Бэнци.

– Ты что тут делаешь?

– Поссорилась с водителем подвозки, и он меня тут оставил, а ты?

– Оставили в наказание после уроков…

И мы расхохотались. Бэнци спросил:

– И что теперь?

– Пытаюсь понять, как доехать. Только мне нужно с пересадкой, а у меня как назло всего пять шекелей, на два автобусных билета не хватит…

– Слушай, пойдем ко мне. А вечером твой папа тебя заберет. У меня никого дома нет, но прямо у дома «Бургер Кинг», и мама дала деньги: мы там можем пообедать. Правда, картошку фри придется поделить на двоих. А потом я тебе покажу, как забивать угловой. Хочешь?

Еще бы! Конечно я хотела. Мы сидели в автобусе плечом к плечу (как раз так, как я мечтала перед несостоявшейся совместной поездкой на соревнования). А потом ели картошку фри из одного пакета. А я еще слизала всю соль со дна пакета, и Бэнци сказал: