Максим Мумряк - Один соверен другого Августа

Золотарь мой, ты собираешься рассыпаться передо мной множеством своих золотых словечек? Золотничок, ну давай! Или это ты только на бумаге такой красноречивый? – она слегка крутанула руль, так что скачком колеса на булыжнике был удачно сымитирован стук сердца. Эта женщина была очень своенравной с рождения. Но так как эта аксиома ему открылась несколько погодя от мгновения их знакомства, то Главный Задачник успел подтолкнуть его к таким занимательным и азартным решениям, что отказаться от доказательства теоремы Liss было Августу уже невозможно. Он не смог встать и выйти с урока, не смог забрать документы с этого трудного учебного заведения.

Август поерзал на сидении, потом уселся поудобнее и, пыхнув поочередно открытым пивом и сигаретой, начал рассыпаться:

– Я, как обычно, боюсь за тебя, Васенька. И страх мой теперь удвоился! Как отчего же? Оттого же, что на твою естественную женскую «вредность», к которой я приспособился, наложилась еще и неестественная американская «вредность». И, я так понимаю, теперь вы будете вредить мне с удвоенной силой.

Василиса, не поворачиваясь, ущипнула Августа за бок.

– Ой, Васька, ущипни еще разок! А то мне все кажется, что это сон. Шучу ли я? А что остается делать не на шутку влюбленному джентльмену в присутствии привидения его любимой? Да, шутить над своим нешуточным положением при встрече с духом! Потому как ты есть пока лишь только прекрасный женский дух и все! Дух любви, постоянно исчезающий при смене ветра!

– Август, ты тоже сменил гражданство? От тебя веет английской туманностью. И, дорогой мой, у тебя бешеные цены за каждое твое слово! Я это понимаю и расплачусь с тобой сполна за все! – и Василиса, игнорируя дорогу, повернула голову и стала настойчиво буравить взглядом спокойный профиль своего спутника. Пару минут машина с обреченной покорностью слуги подпрыгивала на камнях и выбоинах. Она мчалась вперед, набирая обороты, и будто с помощью рева двигателя силилась выжать из уст пассажира нужное слово. Когда-то Август даже пропагандировал в диалоге боксерскую реакцию. Но пришел новый тренер – ожидание и его жизнь, тщательно им проэкзаменованная, научила его по-простецки не спешить. Особенно на степной дороге, прямотой своей отрицающей всякую замысловатость.

– Золотарь, говоришь, – сказал Август и опустил взгляд на свои ноги. Его улыбка позволила Василисе вернуться к дороге и, сбросив скорость, облегченно вздохнуть; ее спутник продолжил монолог в своей обычной игривой манере:

– А ты знаешь, это даже точнее! И золотник, и золотарь мне идет больше, чем старатель! Ты все-таки ведьма, да? Превратила меня в своего маленького ювелира и ассенизатора? И я, невидимый из-за блеска твоих сокровищ и навалов нечистот бедный маленький мастер, просто выполняю свою работу. А без нее все богатства твоего мира лишь холодная груда безвкусного добра!

Требовалась пауза, и Август под молчаливое внимание Василисы сделал глоток пива.

– Твоя милая вторая «вредность»… Да, эта та знаменитая американская манера жизнерадостно усваивать чужое, не разжевывая! Глотать целиком, не разбираясь в мелочах. Или даже не глотать, а брезгливо понюхать и небрежно похлопать по плечу. Какая разница, золотник, золотарь или какой-то странный старатель? Но тебя всегда выручает твоя сверхъестественная способность угадывать за передним смыслом задний – более тонкий и точный. Или это я сам раздвоил твой мозг? Ну, как бы там ни было – ты угадала с маленьким золотым изделием, и это важнее даже моей гипотетической шизофрении гения!

Август устало вздохнул, посмотрел на притихшую, будто оглушенную взрывом Василису, и положил на ее мягкое колено свою руку. Василиса, не меняя выражение лица, буркнула:

– Продолжай. Не стесняйся, пророк, перед блудницей вавилонской. Хм. Новый Иезекииль.

– Я слышу в твоих комплиментах слабое эхо одного вопроса: как это ты за эти годы не спился, не умер, то есть не женился и не разлюбил? Да? Слушай, а как же тебе идет это прозвище: блудница вавилонская! Я ее себе такой и представлял: чертовски соблазнительная и дьявольски многоликая! Впрочем, все женщины немного блудницы, ведь так? И этот разгул страсти честнее, откровеннее и, кстати, просто веселее скрипящей чистоты домохозяки, каждый раз выключающей поздней ночью монитор компьютера с одним и тем же выражением: «Ох, блудница я, блудница!».

Последовал очередной жадный глоток пенного.

– А я? Что же я? А может, и пророк! Чем черт не шутит! Да, в пустыне, черт бы ее подрал, мрачной я влачился… как Исайя. Да… все эти девять лет после твоего кульбита с американским замужеством… Я в пустыне искал тебя! Стенал, как Иеремия, проклинал, как Исайя, но искал! Боролся за твое прозрение и подлиное счастье силою слова! Ты, бросив меня, одновременно, казалось, попросила и судьбу бросить мне вызов. За мной был выбор оружия. Я выбрал слово…