Рам Ларсин - Мозаика чувств

Потом над ней склонился полицейский:

– Как ваше имя, милая?

Она, еще не совсем очнувшись, прошептала первое, что возникло в ее затуманенном мозгу:

– Береника…

Там, во сне, больном и тяжком, какие-то безобразные существа душили ее раскаленным обручем, и Рина напрягала все силы, чтобы сорвать его с себя.

– Нет, нет, нельзя! – вернула ее к действительности сестра, полная женщина в белом халате. – У тебя два шейных позвонка вдавлены друг в друга, а этот гипсовый воротник должен корректировать твои движения. Мне очень жаль, что ты так страдаешь. Мое имя Бат-Шева, чуть что – зови меня. Кстати, – она повернулась к Илье, – ты должна благодарить своего приятеля: если бы он замешкался немного, бандит мог сломать тебе шею.

– Спасибо, – бледно улыбнулась та Илье, стоящему поодаль.

– А долго ей придется быть здесь? – спросил он.

– Что ж, недельку придется потерпеть, – сестра, собрав свои бумаги, подбодрила больную. – Но и тут неплохо. Смотри, какой сад перед глазами! Тебе повезло – корпус новый, еще даже не успели поставить решетки на окна.

Выходя, она махнула ей рукой:

– Теперь наслаждайся и выздоравливай!

Рина поманила Илью к себе, и тот присел на край постели:

– Так ты мой спаситель!

– Ну, – возразил он, – сирену запустил Шломо, она и спугнула мерзавцев.

– Их поймали?

– Поймали и будут судить.

Рина провела пальцем по шраму на его щеке:

– А кроме этого, что ты еще вынес из боя?

Он усмехнулся:

– Пару царапин. В милуим мне за это и благодарность бы не вынесли.

Внезапно ее лицо дрогнуло в испуге:

– Что это? Неужели я еще сплю?

Но это происходило наяву.

В дверях стояли двое – женщина, еще молодая, с какими-то красными волосами и мужчина постарше, физиономия которого была морщиниста и безвольна.

– Доченька! – кричали оба, целуя Рину, а та отбивалась слабыми руками:

– Почему вы здесь?

– Кто-то позвонил нам в театр и сообщил, что ты очень плоха.

– Это я, – признался Илья.

– Зачем ты это сделал? – голос Рины прерывался от непонятной ему досады.

– Как же, как же! – почти пела мать. – Мы должны знать все, правда, Гена?

Муж поинтересовался:

– А что случилось?

Илья, которому передалась странная сдержанность Рины, коротко рассказал о происшедшем.

– Господи! – мать пыталась заплакать, но безуспешно, и потом:

– А кто смотрит за домом?

Отец вмешался:

– Ладно, Соня, – и поправился, – Софья, это сейчас неважно!

Та кинула на него острый взгляд, и Илья подумал, что это, наверное, и есть важное.

– Ах, – мать глянула на часы, – нужно позвонить главрежу театра «Гешер». Он обещал нам одишн!

И выпорхнула из палаты.

Илья спросил, чтобы как-то замять паузу:

– Вы оба актеры?

Гена улыбнулся:

– Да, но сейчас в Молдове с этим тяжело. Нет русскоязычной публики, значит, нет в театре сборов. Поэтому, кто может, уезжает. Наш герой-любовник уже играет в Одессе. Главный осветитель устроился на московском телевидении, а это был большой мастер своего дела, хоть и пьяница.

Тут вбежала Софья, красные волосы которой победно вздымались:

– Нам назначили одишн! Я сказала, что мы сыграем сцену из «Маскарада». Нужно поспешить – это через два часа.

– Как? – встревожился супруг. – Без репетиции?

– Ну что же делать? У них гастроли киевского театра – заняты все помещения.

– Но я не могу так! Ты же знаешь, что мне нужно вспомнить текст, особенно такой трудный, как у Арбенина.

– Знаю, знаю, – недобро подтвердила та и задумалась. Цвет ее широко раскрытых карих глаз медленно переходил в янтарный, но на этом сходство матери и дочери кончалось. – А что, Риночка, как ты считаешь… можем мы порепетировать… в саду? Там никого нет!

Софья загорелась этой идеей, и ей уже не нужно было мнение дочери:

– Пойдем, пойдем, Гена!

Оба исчезли.

Потом Илья сказал удивленно:

– Господи, они уже в саду!

– Конечно, – протянула Рина. – Если моя мать решила что-то, ее не остановишь!

– Я открою окно, – сказал Илья, и палату наполнил мягкий страдающий голос Софьи, совершенно не похожий на тот, что они слышали до сих пор:

– Ну, Гена, продолжай!

– Сейчас, Соня…