Владимир Тучков - Вышка

Кавторанг подошел к Андрею Петровичу и, пожав руку, спросил:

– Так чего они хотели-то?

– Да говорят, чтобы я убирался. Говорят, у нас тут своя база будет, вьетнамцы будут героин гнать. Я говорю, ВМФ и все такое прочее, лучше на рожон не лезть. А они абсолютно без понятия. Говорят, если у тебя есть крыша, зови, мы с этими фраерами живо разберемся. Ну, я по рации, все как и положено. Короче, Сережа, молодежь совсем страх потеряла.

– Ты, Андрей Петрович, молодец. А эти больше здесь не появятся. Ни эти, и никакие другие…

Бандитов в конце концов отпустили. Правда, экспроприировав у них один джип, целый, не помятый.

Бойцы расположились на нежарком августовском солнышке, достав сухие пайки.

А кавторанг пошел пить чай и беседовать о жизни с Андреем Петровичем.

Никакой субординации между ними не было, хоть у Сергея было весьма солидное воинское звание, а Андрей Петрович был всего лишь пенсионером. Хоть, правда, и стоял на довольствии воинской части, непонятно чем занимавшейся в глухих лесах Вологодской области. Потому что та часть относилась к Военно-морскому флоту.

Через час все разъехались. И Андрея Петровича опять окружило простирающееся на сотни километров зеленое безмолвие.

Андрей Петрович, крепкий шестидесятилетний человек, со всеми данными ему от рождения зубами и волосами прежнего объема и цвета, не всегда был пенсионером. Был он в свое время, как и Сергей, военным. И еще каким военным. Войска Дяди Васи – десантура!

Воевал. В Афганистане. Лихо воевал. Но при этом ни одной царапины, фигурально, конечно, выражаясь. Слегка, конечно, цепляло. Но на койку ни разу не попадал. Хоть и в самом пекле не раз бывал. Уж не заговоренный ли, думали сослуживцы.

Но сейчас он прекрасно понимал, что судьба его берегла для более серьезных дел. Куда более серьезных…

Вышел в отставку в девяносто третьем. Когда стало понятно, что армию в нужник превращают. Медалей собрал на грудь прилично. А вот по звездочкам получилась недостача. Нет, их было много – четыре, больше, чем у генерал-полковника. Но были они минимального размера – ушел из армии всего лишь капитаном.

Потом крутился на гражданке, пытаясь подстроиться под абсолютно чуждые ему законы. Под законы, поощряющие ложь, отсутствие принципов и предательство. И это все после того, как в Афгане человеческие жизни держались прежде всего на дружбе, а потом уж на выучке, на качестве оружия и на везении.

Вот эта самая боевая дружба и поставила Андрея Петровича на то самое место, которое он занимал сейчас.

В Кандагаре, когда от роты остался только он и Леха Колыванов, он тащил на себе истекающего кровью Леху с перетянутыми жгутом рукой и обеими ногами пятнадцать километров. Тащил, сам периодически теряя сознание.

Леха выжил. И они, ясное дело, стали братьями, можно сказать, единоутробными. Поскольку вышли из страшной утробы войны.

На гражданке такая связь, естественно, прерваться не могла. Пару раз в год встречались, семьями. То Леха к нему в Нижний Тагил. То он к Лехе в Воронеж.

Хотя у Андрея Петровича семьи вскоре не стало. Развелись. И, что самое грустное, он и для дочери стал абсолютно чужим человеком. Как говорится, плоды мамашиного просвещения плюс новые жизненные приоритеты.

Привязался к Сереже, Лехиному сыну. И Андрей Петрович стал для мальчика не просто дядей Андреем, а братом отца, то есть родным дядей. На людях он, конечно, по имени-отчеству. Субординация!

Но лет пятнадцать назад Леха Колыванов умер. Что не смогли сделать «духи», то доделали раны. След которых всегда остается, как, казалось бы, хорошо их ни залечили.

Год назад приезжал Сережа. В морской форме. Вылитый отец в молодости.

Сережа пожил пару дней, посмотрел на бессмысленное существование Андрея Петровича и предложил опять послужить родине. Чисто, конечно, формально. Ничего делать не надо.

– Ты тут, дядя Андрей, бобылем каким-то в четырех стенах сидишь. В чужом городе…

– Это почему же город-то чужой?

– Ну как же, отец говорил, что ты из Мурманска. А тут у тебя ни родни, никого вообще.

– Да и в Мурманске, думаю, родни не осталось.

– Это почему же? – изумился Сергей.

– Как почему. Кого я знал, те, видать, уж и померли. А новые, которые без меня народились, те никакая не родня. Так, один звук пустой – племянник, дети его, еще кто-нибудь. Только фамилии могут совпадать, и ничего больше.

– Ну а дочь твоя, дядь Андрей? Она где?

– В Краснодаре. Уже, наверно, бабкой стала. А я, стало быть, при таком раскладе получаюсь прадедом, стебать-колотить!