За ней следом срываются Ефим и Михаил.
– Не-е-т! – орёт мать на сыновей, преграждая им путь, растопырив руки. – Не пущу! Не сметь, сказала!
Страх, страх, страх – мутит разум. Она хватает вилы и с обезумевшими глазами направляет их на сыновей, потом с ужасом смотрит на изогнутые зубья, приходит в себя и отшвыривает их с такой силой, будто держит раскалённое железо.
– Я вертаюсь быстро, – с этими словами Аграфена покидает дом.
Она бежит, задыхаясь. К горлу подступает тошнота. Страшное, зловещее предчувствие заполняет её без остатка. Лихорадочно трясёт её тело, а ноги сами продолжают бежать, не чувствуя, что пальцы рассечены в кровь об камень. Горячая красная струйка оставляет след за бегущей женщиной.
Егор
Егор Иванович Байков всю жизнь провёл, работая на земле, не считая того времени, когда ходил под пулями в Первой мировой войне. Но даже тогда, лёжа в окопах, он нюхал родную землицу, как нюхал волосы любимой жены, только кровью пропитанная земля потеряла прежний благодатный запах, от неё веяло железом и холодной смертью.
После войны вернувшись в родную деревню Юрцово, Егор собрал узелок и направился учиться к самому светиле науки – Ивану Владимировичу Мичурину. В то время Народный комиссариат земледелия принял питомник Мичурина в своё ведение, оставив его заведовать им. Ему разрешили приглашать персонал на работу. Добрая и заботливая жена Аграфена сетовала, что опять муж оставляет её с детьми, но на этот раз уже добровольно. Уходя, Егор заверил жену, что новые навыки необходимы для нынешнего времени, а значит, и пользу семье принесут немалую. «Знания – они ж как хлеб: всегда прокормят», – убеждал муж Аграфену. Так и посчастливилось Егору проработать рука об руку с великим человеком почти четыре года, прививая саженцы яблонь и обучаясь всем секретам земледелия: чем и когда землицу подкормить, чтобы уродились колосья знатные, как не истощить богатства плодородного, как уберечь от зноя несносного.
Когда Егор возвратился в родную деревню, они с сыновьями приступили к работе в полях, где трудились с утренней зари и до тех пор, пока заходящее солнце не вытянет и не искривит их тени до гигантских размеров.
Егор привил несколько сотен яблонь и посадил их на своей земле за деревней. Молодой, цветущий нежными красками сад утопал в аромате. Ветер срывал бело-розовые лепестки цветов и разносил их по всей округе. А осенью ветки низко клонились под грузом плодов. И всюду, куда бы его руки ни прикасались к земле, она плодоносила для него.
Пришло время, Егора избрали председателем колхоза как самого знающего толк в земельном искусстве. Да, да, именно искусстве. Егор говорил: «Во что вкладываешь своё естество и что заставляет волноваться сердце, то и есть искусство. А в землю надо вкладывать душу, иначе не уродит».
А до того, как образовалось хозяйство, сколько ж бедному люду пережить пришлось, прежде чем понять, что всё, что ты нажил за жизнь, оказалось не твоё, а общее – колхозное. Через что пришлось пройти Егору, когда он сам, собственноручно выводил из стойла любимого коня по кличке Мальчик и вёл через всю деревню в новоиспечённый колхоз «Заветы Ильича». А потом смотреть на измождённую лошадь, с утра до ночи работающую на пахоте. Как рыдал Егор в сарае, когда его Мальчик упал на поле и не смог больше подняться!
Как горевал Егор, когда выращенный им фруктовый сад перешёл в руки коллективного хозяйства, а Аграфена приносила в корзине свои же яблоки, полученные за трудодни работы в колхозе! Бывало, она нет-нет да и припомнит в сердцах слова мужа: «Знания всегда прокормят».
И через какую только чертовщину не пришлось пройти: продразвёрстка, раскулачивание, коллективизация! А к этим событиям добавлялись непонятные слова: «большевики», «меньшевики», «эсеры», «партийные» и «беспартийные». Одним словом, страна смотрела с оптимизмом в будущее, продвигаясь семимильными шагами к заветам Ильича.
Знакомство
Раннее утро. Второе мая. На дворе стоит 1938 год. Прошлый год выдался неурожайным. Чтобы избежать массовой голодовки, как в 1932-м и 1933-м, в хозяйства направляются передовики из городских рабочих для руководства колхозами. В основном это партийные добровольцы, в карманах которых лежит важная бумага – «О прохождении двухмесячного курса по развитию сельского хозяйства».
В Юрцово так же прибывает стахановец столичного завода. Зовут его Лаврентий Артурович, на вид так лет тридцать семь – тридцать восемь. Он высокий, худой, таких обычно называют долговязыми. На нём широкие шаровары, заправленные в кирзовые блестящие сапоги, и кожанка, которая придаёт важность. И хотя Первомай выдался нынче жаркий, снимать её Лаврентий Артурович не хочет. «А как же без кожанки? Ныне весь пролетарий в ней», – обливаясь потом, рассуждает стахановец.
Читать дальше