Татьяна Ясникова - Девочки играли в апокалипсис

Елена Юрьевна сходила в комнату, где играли девочки, и из ящика стола, завешенного пледом, достала изящный кожаный бумажник, а из него красивую двухтысячную бумажку, чисто фантик.

– Возьми! – она отдала бумажку Юлианчику и закрыла за ним дверь.

– Вот, – объяснила Елена Юрьевна Егору Никитичу, – Весь дом у меня занимает, а я, богатая что ли? Этот Юлиан уже надоел мне, а что делать? Он работает в порту Байкал на разливе питьевой воды, её поставляют в Японию и Эмираты, и еще куда, а зарплату рабочим вечно задерживают. Завод Олегу Лупоглазке принадлежит.

Егор Никитич вздохнул:

– Война, наверное, будет. Всё к тому идёт.

– А Вы телевизор не смотрите, Егор Никитич, и думать так не будете!

Елена Юрьевна принялась есть свою часть булки, в то время как Егор Никитич уже съел свою часть.

– Я не смотрю телевизор! Я в интернете!

– Какая разница! Не смотрите!

Елена Юрьевна принялась пить вторую маленькую чашку цикория, а у Егора Никитича зазвонил смартфон.

– Я сейчас не смогу! Я занят! – сказал в него он, а Елене Юрьевне пояснил:

– Дочь просит подвезти её до подруги. У меня хорошая, дружная семья… Я не свободен. А вы чувствуете себя свободной, Елена Юрьевна?

Елена Юрьевна замерла.

– В общем смысле? Или свободной в чём-то? Нет не чувствую. Разве что мыслю достаточно свободно.

– Ага, – сказал Егор Никитич, – Кофе попили, теперь раскинем карты.

На кухню пришли девочки и попросили морс. Пока Елена Юрьевна готовила его, из смородины, протёртой с сахаром, Егор Никитич достал из своего элегантного кожаного портфеля карты таро. Он очень их любил, а Елене Юрьевне раскидывал, когда она попросит. Практики было мало, и ему нравилось, что вспоминают иногда об его умении.

Девочки ушли с кружками морса, и Елена Юрьевна сказала, что хотела бы знать, что её ждёт в предстоящие три месяца нового года. Егор Никитич с заметным пиететом разложил дорогие авторские карты с сюжетами из русского средневековья, выписанные им по интернету.

– Таролог должен быть нейтрален к тому, кому он гадает. А я к вам нейтрален, Елена Юрьевна, – пояснил он, и, поправляя рукой разложенную стопку, добавил: – А вот к нашему олигарху Буревичу я не нейтрален. Мне не нравится видеть его фото в фейсбуке. Позавчера ночью я не мог уснуть, вспоминая их, и долго потом боролся с неприязнью к этому человеку, занимаясь самосовершенствованием. Кажется, мне борьба эта удалась. А вы, Елена Юрьевна, как относитесь к фото Буревича в фейсбуке? Он же тоже включил вас в число своих друзей?

– Никак, Егор Никитич. Я не открываю фейсбук.

Егор Никитич вздохнул.

– Выберите пять карт.

Елена Юрьевна выбрала пять карт, передавая их Егору Никитичу, а он разложил их сначала тыльной стороной, а потом перевернул. Долго молчал.

– Ого, – сказал он наконец. – У вас сначала ничего особенного, а потом смерть. И последняя карта – жертва, повешенный.

– А вы уточните, что за смерть, физическая или нет? – попросила Елена Юрьевна. – В мае у вас мне тоже выпала смерть, а я тогда сильно запнулась на лестнице в Москве возле станции метро «Марксистская», – и добавила невпопад, видимо, об этом она думала: – Знаете, в последние дни мне как-то понравилось изучать стиль рококо. Ему присуща единственная в своём роде возвышенная утончённость.

– Да вот, уточняю, смотрите, вот вы в центре, а по краям два негативных короля.

– Ну, и ладно! – сказала Елена Юрьевна. – Справимся.

Егор Никитич взглянул на часы смартфона:

– Мне пора забирать жену. Спасибо за кофе!

Елена Юрьевна пошла проводить его до двери. Девочки в комнате причёсывали длинношерстую серую кошку. Сколько они ни играли в апокалипсис, ничего не произошло. Игрушки были по-прежнему целы и сидели, вперив пуговки глазок в пространство. Елена Юрьевна заложила дверь за Егором Никитичем и сказала Нине и Веронике:

– Я вот еще четыре куколки сегодня купила. Их зовут Апа, Каля, Липа и Сиса.

Девочки смеялись странным именам, разглядывали куколок и ели изюм, осыпавшийся с булки.

Такие яблоки продаются во многих магазинах. Их не меньше десятка – магазинов, и хрустальных яблок, лежащих в застекленных витринах среди фужеров и ваз. Посетители заходят (кто же назовет заходящих в магазины покупателями – они ничего не покупают), косят глазами в сторону витрин и отмечают про себя привлекательность бесполезных яблок. Фужеры красивы с красным и белым вином, вазы можно наполнить многим – конфетами, орехами, печеньем. Яблоки пусты, точнее хрустальны от сердцевины до сверкающей мелкими шестиугольными гранями кожуры. Их никто не берёт, посетители отмечают лишь, что такие яблоки годятся на подарки. Зимой они по-зимнему холодны, отражая каждой из граней снег и небо заоконного дня, а летом впитывают зеленость листвы шепчущихся на улице деревьев. И тогда они хороши не тем, что подобны сезону, а тем, что ему не принадлежат. Отражающие зелень, они все равно напоминают лед – нетающий лед посреди жаркого лета. Кажется еще, что они умеют чувствовать. В дождливый день они унылы, хоть и сверкают, вечером при свете электричества праздничны, будто собрались на бал.