Елена Кладова - Сказки вечного папоротника

Антон опять на колени пал:

– И меня оберни деревом, чтоб вовек мы были неразлучны!

Аким – в слёзы:

– Что ты, сынок! Тебе людскую дорогу пройти надобно. И отец у тебя стар, и другую милую найдёшь.

– Не хочу! – Стоит на своем Антон. – Или с Устинкой, или сам себя жизни решу!

Посмотрела Хозяйка Леса, подумала и сказала:

– Да будет так! Встанут в папоротниках Устинка-осинка и клён-Антон. Года и сила Антоновы тебе, Аким, добавятся, пожить тебе ещё придется во здравии. А с вами, детки, я не раз ещё встречусь.

Взмахнула руками, обернулась елью пушистой, только ель та на месте не стояла, а кружиться в папоротниках начала, что-то приговаривая. Аким под это кружение задремал будто, а когда проснулся, никого рядом не было, только среди папоротников стояли рядышком кленок молоденький и хрупкая осинка. Обнял стволики Аким, услыхал вроде: «Не горюй, дедушка! Не горюй!», постоял и хорошими ногами домой пошёл, и силу почуял, как лет двадцать сбросил.

А в селе переполох! Пропал Антон, нигде и следа нет, и Устинки не видать. Ходил Фёдор в лес, искал сына, да не признался Аким, отговорился, мол, сбежали молодые, чтоб вместе быть. В селе пошумели, посудачили, да и подзабыли со временем.

У трактирщика вот беда, Меланья дуреть начала. Ведьма про должок не забывала, каждую ночь в жабьем виде в дом пробиралась и душу из девки потихоньку вытягивала. И стала Меланья ни то, ни сё. Вроде и живёт, а без души-то оболочка одна, ничего не хочет, ничего не соображает. Ребятишки дразнятся:

А она идёт, башкой трясёт, глаза пустые таращит, и вправду, что овца. Вот как с ведьмами вязаться! Другим, может, и навредишь, да и себя не убережёшь.

Много ли, мало ли времени прошло, как вдруг явился к Фёдору Аким и в лес за собою позвал. Удивился лавочник, но пошёл следом в чащобу лесную. Вот и избушка Акимова показалась, из трубы дымок вьётся. Совсем близко старики к дому подошли, видит Фёдор: на крылечке ребятишки сидят, в чурочки играют. Мальчонка черноголовый, чернобровый, синеглазый, девчушка с медными косичками и зелёными, крыжовниковыми, глазёнками. Ноги подкосились у Федора, сел он на ступенечку, детишек обнял:

– Да как же это? Внучатки мои, птенчики!

– Внучата! – подтвердил Аким и рассказал всё, как было. – Не могут Антоша с Устенькой к нам вернуться, а детушек мне доверили. Да силы уж не те, и в лесу не стоит им вечно быть. Возьми теперь себе, вырасти, выучи, а ко мне в гости наведывайтесь.

Обнял Фёдор старика-лесовика:

– Спасибо тебе, друг! Да только что же нам расставаться? Давай вместе жить, детей растить.

– Нет уж, я в лесу останусь. Тяжко мне в селе, а здесь всё своё, родное. Да и недолго уж землю топтать. Тут и похороните.

Проводил Аким Фёдора в папоротники, показал Антона-клёна и Устинку-осинку. Те пошумели отцу листочками приветливо, поплакал он, обняв тела-стволы, да и порадовался, что живы они, что вместе. Аким наказал рта не раскрывать, что души детей в деревах живут, только детишек приводить, чтоб помнили всегда родителей. Распрощались они на опушке, повёл Фёдор обретённых внуков к себе домой. Слово сдержал, никому не сказывал, что детей нашёл, что внуков обрёл. Сказал только про детишек, мол, дальние родственники-сиротки. Так вот и жили они, поживали, а время шло, шло, шло…

Акима нет давно, и Фёдора нет, нет и лесной избушки, и тёмной лавки. Но стоят в папоротниках, обнявшись, кудрявый клён и трепещущая осина. И в селе нет-нет, да появятся синеглазые чернявые парни и рыжеволосые зеленоглазые девчата. Живут в них души влюблённых, и живёт на земле любовь…

Катя открыла глаза: «Господи, заснула я, что ли?» Провела ладошками по лицу, почувствовала, что щёки влажные. Опять удивилась: «И спала, и плакала?» Обратилась к папоротникам:

– Это ты, ковёр лохматый, на меня мо́рок навёл?

Папоротники тихо покачивались, шуршали тихонько, словно шепча:

– Да… Да… Да…

И настроение Катюшино изменилось: какое-то лёгкое умиление, очарование, теплота поселились в душе, вытеснив неуютные утренние терзания. Но такая тихая, расслабленная Катя почти не бывала, вот и сейчас решительно выбралась из своего берёзового трона, потянулась, подхватила корзинку:

– Ау, грибы, вставайте на дыбы!

Сначала грибы не желали показываться. Катя обогнула папоротники, прошла в глубь леса, а в корзинке пока было пусто. Она решила, что ещё не время для грибов, и нет их вовсе, но вдруг под тёмной еловой лапой мелькнуло рыжее пятнышко. Оранжево-бархатистый подосиновик с белоснежной ножкой устроился почему-то возле ёлки, проигнорировав осину. Катюша срезала первый трофей, поцеловала выпуклую яркую шляпку: «Ах, прелесть!» Первый в этом году гриб, укладываемый в лукошко, так порадовал добытчицу, что она звонко рассмеялась на весь лес. Не успев распрямиться, Катя увидела ещё парочку таких же крепеньких, задорных подосиновичков, только-только выбирающихся из мха. А вот коричневая шляпка подберёзовика высунулась из-за пенька и привела Катюшу к целой компании родственников.