Сергей Горбатых - За веру, царя и Отечество

Колька сделал ещё три шага.

– Скрип, скр-и-ип. – Казалось, что скрипели старые рассохшиеся паркетные доски.

– Курица, вертайся! Утопнишь! Вертайся! – закричали в один голос мальчишки.

– Хрясь! – Курицын с головой ушёл под воду.

Все от ужаса застыли… В полынье показалась голова Кольки без шапки. Он молча и отчаянно бил руками поводе.

– Чего мальцы стоите? – давайте, кто-нибудь в деревню за мужиками! – закричал Владимир.

Он быстро снял лыжи и взял их в руки. Осторожно, с опаской, ступил на лёд.

– Скр-и-ип… скри-и-ип – раздавался противный звук из-под ног.

– Колька, держись! Сейчас я тебя вытащу! Держись! – кричал Владимир.

Лёд под ногами Головинского начал опасно шататься. Казалось, что он вот-вот опрокинется. Тогда Владимир кинул лыжи на лёд. Лёг на них и протянул лыжную палку Курицыну.

– Колька, хватайся за неё! Покрепче! – кричал Головинский, – а вы, мальцы, будете тащить меня за ноги! Только не все! Два человека! Да смотрите сами не провалитесь!

Курицын дотянулся до палки правой рукой, а левой рукой продолжал бить по воде.

– Колька, двумя! Двумя руками держись! – кричал Владимир, с ужасом ощущая, как под его телом трескался лёд.

Курица изловчился и из последних сил схватил лыжную палку двумя руками.

– Тяните! За ноги меня тяните! – громким голосом приказал Владимир.

Кто-то из мальчишек схватил его за ноги и начали тянуть. Головинский подтягивал к себе Кольку.

– Ещё, мальцы! Ещё! – спокойно приказывал Владимир, сам изо всех сил вытягивая Курицына.

Тот уже по грудь показался из полыньи…

– Не бойся! Держись! Чуток уже осталось! Держись, Курица! Держись! – говорил Владимир, продолжая делать неимоверные усилия…

По высокому косогору к реке бегом спускались мужики…

Бледно-синий Курицын на четвереньках стоял на берегу и громко, никого не стесняясь, плакал.

– У меня баня топлена! Давай парня ко мне! – предложил кто-то из мужиков. – Давайте, подсобите! Тяжёлый больно…

Потом кто-то из мужиков помог встать Владимиру. Он, дрожащими от усталости руками, кое-как надел лыжи и медленно пошёл к себе домой.

Весь апрель в Санкт-Петербурге дождило. Серое небо, серые дома, серая Нева…

Дни были похожи один на другой: такие же серые…

– На завтрашний бал- вечеринку к нам приглашены девушки из старших классов женской гимназии. У вас есть время, чтобы как следует подготовиться. – Объявил им на утреннем построении их классный наставник штабс-капитан Беленков Юрий Константинович.

– Ух ты! Вот это хорошо! Это мне нравится! – восторженно прошептал за спиной Головинского его хороший товарищ Александр Колганов.

Бал- вечеринка проходила, как всегда, чинно: трое классных дам пристально наблюдали за поведением своих воспитаниц, а штабс- капитан Беленков и командир роты Его Величества полковник Забелин, по прозвищу Швабра, смотрели за кадетами.

Был организован маленький и недорогой буфет. В перерывах между танцами объявлялись различные конкурсы.

Одна из классных дам, с серьёзным выражением лица, в очках с толстыми линзами, встала из кресла и потребовала тишины.

– Наши девочки приготовили для кадетов сюрпри-и-из! – заявила она, растягивая последнее слово, чтобы привлечь внимание всех присутствующих в зале.

Наступила тишина.

– Для вас, господа офицеры, и, конечно же для вас, кадеты, Марина Игнатьева исполнит Сонату для фортепиано номер два Людвига ван Бетховена.

За рояль села высокая миловидная девушка с большими глазами и прикоснулась к клавишам.

– Господа кадеты, надо ответить! Надо ответить! Не ответим – потеряем лицо! – взволновано прошептал подошедший штабс- капитан Беленков.

Все замерли…

– Ну что, долго думать будем? – раздражаясь поинтересовался их классный наставник.

– Голова – это к нам с тобой алаверды! Ты поёшь, а я тебе буду аккомпанировать! – азартно хлопнул по плечу Владимира Калганов.

– Давайте, Головинский! Давайте, Колганов. Надо спасать ситуацию! – торопил их Беленков.

– Хорошо, спою романс «Белеет парус одинокий». – Согласился Владимир. – Саша, ты его знаешь?

– Голова, конечно! Не переживай! – опять хлопнул его по плечу Колганов.

Владимиру стало страшно. В горле пересохло. Всё тело стало «гореть» и чесаться. Он ведь никогда не пел перед такой большой аудиторией. Исполнял романсы в семейном кругу, для тётушки, для друзей. А здесь, в этом зале, сейчас столько народа… Столько приглашённых девушек, их воспитательницы!