Владимир Губский - Продлённый отпуск

Нельзя было согласиться с другим – с дикой суровостью к подчинённым, которая исходила от заместителя командира роты старшины Куценко. В отношениях с подчинёнными офицеры никогда не позволяли себе того, на что были способны те, кто ещё полгода, год назад были сами такими же курсантами. Справедливости ради надо сказать, что так вели себя далеко не все сержанты. Свирепость любого начальника всегда обратно пропорциональна уровню его культуры.

Вид у старшины Куценко был геройский: такого бы – с гранатой да под танк! И в кино можно снимать. Большой, сильный, подтянутый – поначалу он вызывал восхищение у всей роты. Взгляд его был хищный и зоркий, как у сокола, даже головой он крутил как-то по-особому – по-птичьи отрывисто, с секундными паузами. Проходя перед строем, он замечал любую оплошность во внешнем виде даже у тех, кто стоял в третьей шеренге. Как-то, ведя по дороге роту, он на ходу учуял, что от одного из курсантов пахнет спиртным. На следующий день этого курсанта в роте уже не было. Форма на старшине сидела идеально. Отбеленная спецсредством гимнастёрка образца 1943 года придавала ему вид бывалого солдата и выгодно выделяла его на фоне курсантов, одетых в новую униформу образца 1970 года.

Свою отглаженную пилотку он носил на «дембельский» манер – спущенною на лоб до самых бровей. Чтобы удержать её в таком положении, ему приходилось, как ясновельможному пану, ходить с гордо поднятой головой, выставляя вперёд свой волевой подбородок. В такой горделивой позе он и разговаривал с теми, кто был ниже его по званию. Своё «высокое» звание он получил за неделю до прибытия нового набора курсантов, а до этого полгода ходил в сержантах. Молодые курсанты восхищались его боевой выправкой, пока не сталкивались с ним лично, а столкнувшись, начинали ненавидеть.

На десятый день службы Сергей Полынин получил свой первый наряд вне очереди. Утром, проснувшись по команде «Подъём!», он обнаружил на своих сапогах чужие гнилые портянки. Вид их был настолько мерзок и отвратителен, что Сергей не решился наматывать их на ноги и, следуя суворовской заповеди, проявил смекалку, – быстро намотал на ноги ножные полотенца и побежал в строй. По своей наивности он полагал, что случись такое на войне или на марше, умный командир непременно одобрил бы его сообразительность, но старшина Куценко солдатской смекалки не оценил. Построив роту, он приказал Полынину выйти из строя и разуться, как будто заранее знал, что у того вместо портянок на ногах намотаны полотенца. Уличив курсанта в «злонамеренном» действии, не принимая никаких объяснений, старшина объявил ему наряд вне очереди и заставил чистить общественную уборную.

В тот солнечный майский день рухнул и разбился на мелкие кусочки иллюзорный мир добра и справедливости, который Сергей выстраивал со школьных лет в своей голове, наивно полагая, что именно таким этот мир и должен быть. Но мир оказался совсем иным, он делился на тех, кто командует, кому «можно», и на тех, кто подчиняется и кому «нельзя». Эта простая и жестокая правда как-то не приходила ему в голову раньше, пока он был дома, и об этом не говорили в школе. Но теперь, когда он стал обладателем этого тайного знания, в душе его поселилась смута.

Разумеется, старшина Куценко знал, кто из его дружков-старослужащих, обитавших в дальнем углу большого кубрика, подменил «молодому» портянки, но «по понятиям», бытовавшим в армейской среде, он должен был соблюдать «дембельскую» солидарность. На ней держался тот укоренившийся в армии порядок, который впоследствии будет назван «дедовщиной».

С того самого дня Сергей возненавидел старшину. Всякий раз, когда он думал о нём, ему на память приходил один и тот же эпизод из фильма «Спартак», в котором восставшие рабы расправляются со своими охранниками и где сам Спартак «мочит» в кипящем вареве своего обидчика. Возможно, Куценко заметил, а скорее почувствовал своим звериным чутьём изменившееся к нему отношение со стороны курсанта и стал периодически обрушивать на голову жертвы свой гнев. Когда в следующий раз старшине не понравилось, как была отдана ему честь, он заставил Сергея два часа ходить по аллее строевым шагом и козырять каждому дереву. Несколько раз Сергею приходилось после отбоя мыть носовым платком широкую бетонную лестницу, ведущую на второй этаж, начиная с нижней ступеньки.

Сергей понимал всю безвыходность своего положения и считал дни, остававшиеся до окончания школы, – когда он получит звание сержанта и, наконец, навсегда избавится от старшины. Каждый вечер перед отбоем он соскабливал в своём карманном календаре прожитый день, без сожаления прощаясь с ним и не давая возможности времени повернуться вспять.