Войдя, генерал поздоровался и попросил доктора оставить нас вдвоем. Она напрочь отказалась выходить из перевязочной.
– Это мой кабинет, – гордо сказала она, – и командовать здесь могу только я.
– Хорошо, – сказал он. – А что у него? – и показал на меня.
– А разве не видно? Смотри, что твой сын сделал с этим человеком. Он теперь не скоро сможет нормально ходить.
Я лежал на животе, поэтому мои ноги во всей красе можно было рассмотреть в мельчайших подробностях. Следом вошел водитель. Увидев мои ноги, он выругался. Генералу не понравилась реакция его водителя, поэтому он коротко сказал:
– Выйди вон.
– Ты чего пришел, видишь, он ходить не может. Может, хочешь посадить его вместо своего сына?
Генерал промолчал, переминаясь с ноги на ногу. Помолчав, он спросил:
– Стул у Вас попросить можно?
– Можно, – ответила женщина, – ты же мне дал стул, когда мне стало плохо в твоем кабинете. А я тебе говорила: господь спросит со всех, и тебя эта учесть не минует. Я понимаю, как тебе плохо. Наверное, Белла тоже страдает, переживая за своего сына.
– Белла подала в отставку, у нее нервный срыв, – сказал генерал и обратился ко мне: – Нам поговорить надо с Вами.
– И мне Вы в свое время сказали точно такие слова. Потом вину своей сестры повесили на меня.
Он посмотрел по сторонам и вышел.
– Простите меня за несдержанность, – вслед ему сказала доктор. И заплакала. Уже сквозь слезы добавила: – Господи, прости меня за грехи мои.
– У Вас тоже с ними что-то было? – обратился я к ней.
– Было, давно это было, но я помню все. Я была заведующей хирургическим отделением. Теперь я здесь. Целый год меня не брали на работу. Сволочь он, – подытожила она. – Скажу тебе одно: не верь ему. Он пообещает все, что понадобится, для его благ.
Протерев глаза от слез, она принялась за мои ноги.
– Смотри, ты не шути с этим. Приходи на перевязки через день. Иначе может начаться нагноение.
Полежав после перевязки, я потихоньку встал и, поблагодарив, поковылял к своим. Пора идти на ужин, но мне не хотелось. Я попросил Николая принести мне чего-нибудь сюда…
Наступило очередное утро, светило солнце, было уже тепло, чирикали птички, жужжали шмели. Подошел помощник дежурного, махнул мне рукой и жестом показал на второй этаж. Я поднял руку и покивал головой: иду. Пришлось вставать – вызывал начальник уголовного розыска. Постучав, я вошел в кабинет.
– Проходи, присаживайся, сейчас подойдет адвокат, надо подписать кое-какие документы.
Тут вошел адвокат, он вежливо поприветствовал всех находящихся в кабинете.
– Сразу перейдем делу, – сказал он. Достав папку, адвокат стал искать нужную ему бумагу. – Вот, наконец… Смотрите, Вы утверждаете, что видели в руках Мансура пистолет и что это был Макаров.
– Точно, – говорю я, – утверждаю.
– Как Вы могли в такой ситуации рассмотреть оружие, направленное на Вас?
– Я сам много лет прослужил во флоте и с оружием знаком хорошо. Поэтому утверждаю, это точно был боевой пистолет.
– А он говорит, что это была игрушка.
– Тогда пусть предъявит игрушку, думаю, вспомнить, куда он положил ее, времени много не понадобится.
Адвокат ухмыльнулся:
– Тогда я предлагаю записать, что это был предмет, похожий на пистолет.
– Я показания менять не буду, – твердо сказал я. – И что означает «предмет, похожий на пистолет»? Это Вы предлагаете мне, человеку, который прослужил шестнадцать лет?
– Какая Вам разница, что изменится в Ваших показания от этой неточности.
– Мне не нравится слово «неточность». Это было наяву, и мы все были трезвыми.
– Есть еще один пункт в Ваших показаниях: «Были сумерки, уже вечерело». Как Вы определили, что стрелял именно Мансур?
– Голос Мансура я хорошо запомнил и с другими не спутаю.
– Может, у вас есть какая-нибудь личная неприязнь к Мансуру?
– Нет, – отвечаю, – личной неприязни нет.
– Тогда в чем дело, почему Вы не хотите смягчить показания? Заведомо лживые показания.
– Очень хорошо, потом вы будете меня защищать.
– Ну, не надо так. Хорошо, Вы всегда говорите, их было трое.
– Да, подтверждаю, я видел троих, водителя я не видел.
– У Вас есть какие-нибудь претензии к человеку, сидящему постоянно за рулем?
– Я Вам уже говорил, что его не видел, он мне не угрожал. Но, думаю, он знал, что делают его друзья, значит, он входит в состав организованной преступной группировки.
– Вы изучали юриспруденцию? – спросил меня адвокат.
– Увы, – ответил я.
Читать дальше