Дмитрий Вержуцкий - Фарт и другие рассказы

В зоологической группе в этот год не получилось со студентами-биологами. Начальник, большой и кудрявый мэнээс Володя, буквально в последние дни перед выездом успел собрать кого смог по друзьям-знакомым-соседям. Иркутский Академгородок снабдил его тремя четырнадцатилетними шалопаями-школьниками и парой длинных девиц чуть постарше из физкультурного техникума.

С таким вот контингентом Володя отчаянно пытался выполнить все намеченные на сезон планы. Мы с Левой жили с родителями в соседних панельных «хрущевках» и учились в одном классе. У Славика папа числился замдиректора какого-то института. Их семья занимала большую квартиру в кирпичном профессорском доме. Набирался знаний Славик в другой школе, в центре города. В принципе, он был неплохим парнем, и мы с ним ладили, хотя и близко не сходились.

В тот вечер Лева куда-то исчез. Меня не особенно беспокоило его отсутствие – мало ли, может, к кому в гости зашел или спать пораньше завалился после ужина. Мы со Славиком, намазавшись, как и все, из тюбиков репеллентом «Дэта» от комаров, устроились в кафе на конце дальней лавки, слушая окружающих. Студентки-латышки в этот вечер много пели на своем красивом незнакомом языке, в основном что-то протяжное и лирическое. Воздух, насыщенный сильным ароматом пихты, привычно гудел висящей в воздухе взвесью из бесчисленной кровососущей братии. То и дело над костром стремительным угловатым полетом проносились небольшие летучие мыши-ночницы.

Ближе к полуночи все начали расходиться, ушли и мы. Левы в палатке не было. Забравшись в ватные спальные мешки, мы со Славиком прикончили сотню успевших залететь под москитный полог комаров, задули свечку, рассказали на ночь друг другу по страшной истории и быстро уснули. Спалось нам тогда по молодости и на свежем воздухе всегда хорошо. Но утром на наших широких нарах, застеленных пихтовым лапником, Левы снова не оказалось. Нетронутый спальник говорил, что он и не появлялся. Это уже было тревожно и непонятно.

Возле кухонного навеса с ветки лиственницы на толстой проволоке свисал кусок рельса. Рядом, на сыромятном ремешке находился подвешенный на гвоздь полуметровый отрезок толстой арматуры. Дежурные по кухне дважды били ею по рельсу минут за пятнадцать до начала завтрака, обеда или ужина. Это называлось «первый блям». Когда еда была совсем готова, в рельс стучали уже трижды. В полусотне метров в большом рубленном доме с пристроями по сторонам располагалась лаборатория, за ней, огибая крупные кедры и пихты, разбегались две тропки, вдоль которых нестройно белели жилые палатки. В них, чаще по двое или по трое, жили специалисты и студенты.

Отправившись после второго бляма на завтрак, мы со Славиком обнаружили за столом целого и невредимого Леву, с аппетитом уминающего гречку с тушенкой. Перебивая нас и рассказывая потоком старые анекдоты, он так и не дал возможности спросить – куда же он подевался ночью. Судя по сияющим глазам и приподнятому настроению, в Левиной жизни явно что-то произошло, и это что-то его очень и очень радовало. Славик, глянув на него, потом на меня, что-то сказал про «шерше ля фам». Мне такой вариант показался маловероятным.

После завтрака школьно-студенческий народ распределили по работам. Володя с девчонками и Славиком направился на север ставить плашки на мышей в дальнем лесоболотном урочище. Нас с Левой вдвоем он отправил самостоятельно брать почвенные пробы на площадке, расположенной в старом осиннике километрах в пяти от лагеря стационара. По пути туда Лева помалкивал, что-то снова обдумывая. Расположившись полулежа на брезентовых плащах, мы методично отрывали небольшие кусочки от большого кома дерновистой почвы, лежащего на куске полиэтилена, складывая попадавшуюся живность в толстостенные, темного стекла банки.

Ловко выдернув из горсти земли здоровенного дождевого червяка и засовывая его в морилку, Лева, наконец, прервал свое загадочное молчание и произнес:

– Значит, так. Помнишь, третьего дня ходили на дальние вырубки?

Конечно, дальние выходы сложно не запомнить. Тогда пришлось подняться в четыре утра, чтобы поспеть к рассвету на нужные площадки для отряхивания деревьев.

На рассвете, когда нет дождя и ветра, в тайге довольно прохладно даже в середине лета. Насекомые и прочая беспозвоночная мелочь в это время находится в оцепенении и плохо держится в кронах деревьев. Несколько ударов большим деревянным молотком с чуркой на конце (колотом) и вся эта живность ссыпается из кроны вниз, на расстеленные полога, сшитые из белых бязевых простынь. Когда поднимается солнце, сразу становится теплее. Если пытаться околачивать днем, те «козявки», что имеют крылья, улетают, а другие сильнее цепляются за субстрат и, даже при сильных ударах, остаются на деревьях. Поэтому, хочешь не хочешь, а приходилось отряхивать сосны, березы и кедры только рано-рано утром.