Сергей Бушов - Жёлтая виолончель

– С – это ваш эмоциональный всплеск, агрессия. Для вашего конкретного примера запишем «гнев, пожелание смерти обидчику».

Иванов опустил руку с маркером и снова поправил очки:

– А вот здесь, между ними, располагается b. Это самое интересное. Это то, что привело вас от ситуации к реакции. Ваше подсознание. Попробуйте сейчас хорошенько представить тот случай. Женщина натыкается на вас и говорит вам неприятные, обидные слова. Назовите несколько фраз, которые приходят вам в голову. Не думайте, просто говорите.

– Вот дура, – сказал я. – Чем я тебе помешал? Почему мне нельзя просто идти спокойно, куда хочется? Я не дебил. Почему она так ко мне относится? Чем я заслужил? М-м… Не знаю, что ещё.

– Чудесно! – Иванов оторвал маркер от доски. – Знаете ли вы, что такое аффирмация?

Я молчал, читая одну за другой те фразы, которые Иванов записал под мою диктовку в средней части доски. Они мне не нравились.

– Так вот, – продолжил Иванов. – Сейчас наша задача состоит в том, чтобы по вашим мыслям в описанный момент вычислить то утверждение в вашем кодексе, которое спровоцировало вспышку агрессии. Затем мы сформулируем его словами и попробуем придумать обратное утверждение, после чего записать его в ваш кодекс. Конечно, это не очень просто. Но существует огромное множество разных техник. Например, вы можете просто многократно повторять это утверждение. Обычно бывает достаточно примерно ста раз по 3-4 повторения фразы в день, то есть примерно 400 раз вы будет про себя – ну, или, если хотите, то и вслух – произносить придуманную нами фразу, пока она не отложится у вас в подсознании. Настолько, что если вас разбудить ночью, то эта фраза будет первым, что придёт вам в голову.

Иванов оправил перчатку на правой руке и повернулся к доске.

– Что мы тут имеем? Ага, вы называете эту женщину дурой. На каком основании, интересно знать? На том, что у неё сумки или дети? Дальше вы говорите, что не дебил. Это ваша личная оценка или вам кто-то сказал, что вы не дебил?

– Личная, – подал я голос.

– Замечательно, – продолжил Иванов. – Затем вы спрашиваете, чем заслужили её реакцию. Ну, это же очевидно. Вы ползли, словно черепаха, на проходе, когда она отчаянно пыталась запрыгнуть в поезд. Остальное из той же оперы…. Что же, мне всё предельно ясно. То, что записано у вас в кодексе, я бы сформулировал так: «Я – пуп Земли, и меня все обязаны уважать».

Я сглотнул. Мне стало казаться, что я зря пришёл сюда и уж точно напрасно заплатил деньги.

– Давайте теперь, – Иванов положил маркер на место и повернулся ко мне, глядя прямо в глаза, – попробуем придумать обратное утверждение, чтобы вы впоследствии записали его себе на подкорку. Мне кажется, вам подойдёт такая фраза: «Я – никуда не годное ничтожество». Вы можете это повторить?

– Я – никуда не годное ничтожество, – прошептал я.

– Повторите ещё несколько раз, громче! – потребовал Иванов.

– Я – никуда не годное ничтожество, – сказал я чуть громче и неожиданно почувствовал, как из глаз потекли слёзы.

– Что же вы замолчали? – спросил Иванов.

– Мне кажется, – сказал я дрожащим голосом, пытаясь вытереть слёзы так, чтобы это было не очень заметно, хотя и понимал, что Иванов уже их видит, и ощущал исходящее от него злорадство, – что вы не очень хороший психолог…

– Знаете, – Иванов неторопливо опустился в кресло напротив меня, – если уж быть до конца честным, то я вообще не психолог.

Я секунду переваривал сказанное и только потом спросил:

– А кто?

– Вы извините, что разыграл весь этот спектакль и вас расстроил, – сказал Иванов. – Но мне кажется, что я смогу вам помочь.

– Я не уверен, что смогу заплатить ещё, – признался я.

Иванов отмахнулся:

– Я догадываюсь. Я даже могу вернуть вам ваши деньги. Наше сотрудничество будет взаимовыгодным. Я помогаю вам, а вы оказываете услугу мне. Согласны?

Я помедлил с ответом. Мне не нравился этот человек. Мне не хотелось переживать ещё раз то, что я пережил только что. Глаза заливали слёзы. Синие. Всё плывёт. Передо мной сидит, скаля зубы, труп Иванова. Голова гудит, надуваясь изнутри.

Агрессия. Да. Жёлтая виолончель. Я не любил его. И вот он сидит здесь, мёртвый, застывший, похожий на воск, подкрашенный изнутри красным и синим. Мне кажется, что труп заметно сполз вниз с тех пор, когда я увидел его в первый раз. Хотя когда был на самом деле первый раз? Кроме меня и Иванова, здесь никого нет. Он мне не нравился. И у меня были неконтролируемые вспышки агрессии. Я мог его убить. Не могу до конца поверить в это и представить… Но что вообще я помню о себе? Практически ничего.