Евгений Пинаев - Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга вторая

Полковник покосился на него и вздохнул.

– К сожалению, в городе нехватка жилья даже для заслуженных кадров, – вроде как пожаловался он. – Вот и Филимонов… Удели в писульке особое внимание лейтенанту – до сих пор безлошадник. Авось капля мёду поможет мужику.

Душа пела! Все вернулось на круги своя: куртка на плечи, бумажник в карман, часы на руку, и я не жалел елея, мёда и патоки, сахара и халвы. Что мне подсказка? Я и сам с усам.

Когда судьбоносный документ завизировал высокий чин, который почти сразу и уехал, конвоируя своей «Победой» мрачный «воронок» с Резаным и Хрипатым, лейтенант Филимонов принялся за изучение состряпанной мной бумаги. Розовый сироп и жидкие сопли, склеившие скупые факты ночной операции в героические портреты самого Филимонова и его подчинённых, произвели на него должное впечатление. Если часами раньше, когда я возник перед ним, он смотрел на меня, как солдат на вошь, то теперь я в его глазах принял очертания мессии, попавшего в райотдел не иначе как по прямому указанию Всевышнего.

Несмотря на беспокойную ночь, спать не хотелось. Сказывались возбуждение и эйфория: снова при своих козырях? Это и рождало бессонницу, вполне уместную в дневное время.

День, впрочем, только начинался. Утреннее солнышко косо освещало проспект и старшину Кротова, который манил меня из двери отделения к себе, на трамвайную остановку, самыми дружелюбными, но не лишёнными известного смысла жестами. Я подошёл к нему, и он тотчас облёк мимику в словесную форму.

– С тебя, Гараев… если по совести, полагается магарыч, – подмигнул старшина и расцвёл самой жизнерадостной улыбкой из обширного набора ей подобных. – Как, потерпевший?

Я знал, что он пытался выцыганить у лейтенанта «долю» из вещдоков, но получил твёрдый отказ, поэтому понял его состояние жаждущего и страждущего.

– Есть желание? – Я тоже расцвёл и тоже подмигнул. – Ну, если по совести…

– А разве не по совести? – удивился он. – Мне вот по кумполу врезали! – Он снял фуражку и предъявил для обозрения гладкую тыкву, украшенную старым шрамом и свежей шишкой.

– Я же чувствую, что без примочки не рассосётся.

Солнце светило ласково, день, казалось, обещал мир и покой на веки вечные. Я был настроен «по совести» и «по-боевому».

– Примочку организовать недолго… – Я помедлил, ибо, уподобясь зощенковскому персонажу, затаил в душе некоторое хамство. – Вы, конечно, крепко выручили меня этой ночью. Можно сказать, спасли, но если выручите ещё раз… Может, у вас есть на примете хозяева, которые взяли бы меня на квартиру?

Старшина напялил фуражку и сдвинул брови, изображая трудный мыслительный процесс. Приляпать бы ему бородку – и вылитый Ильич, прозревающий светлое будущее страны Советов.

– Есть такой хозяин! – вымолвил он наконец. – У него и вмажем, стало быть. Заодно и обсудим твоё дельце, а там, надеюсь, и договоримся. Мужик крутой, всё может быть, но… Ладно, судить да рядить будем потом, а сейчас – ноги в руки! Тебя, значит, Михаилом кличут? А меня Сидором Никаноровичем.

– А крутого мужика? – спросил я на всякий случай.

– Крутого… – пробормотал старшина и почему-то вздохнул да и призадумался снова. – Ладно, рыбак-художник, – махнул он рукой, – не от меня узнаешь, так другие доложат о моём суседе. К тому же тебе решать – если даст Дмитрий Васильич согласие на твоё у него прожитье – квартировать или нет. Значит, так… Фамилие его Липунов. Генерал-майор энкавэдэ в отставке. С довоенных лет был начальником лагеря где-то на севере. Лютовал, говорят, крепко. Он и сейчас ненавидит всё живое, ежели оно на двух ногах. Уволен на пенсию с почётом. С правом ношения формы, которую не носит. Предпочитает ей нижнюю бязевую рубаху и кальсоны. Что ещё? Жена и дочь работают ночными сторожами при универмаге, держат целое стадо коров, штук восемь-девять. Молоком торгуют и стиркой подрабатывают. Офицерам стирают. Рядом часть стоит – летуны. У Васильича тоже офицер проживает. Молоденький такой лейтенантик. В пристрое ютится. Сейчас он в командировке, так что, думаю, свято место пусто не будет, а? Старику постоянно деньга нужна на пропой, по-чёрному зашибает, а постоялец убыл на несколько месяцев. Твоя валюта Васильичу – в самый раз!

От пространной речи на лбу старшины выступила испарина. Я тоже смахнул со своего что-то похожее, но, естественно, по другой причине.

– Сидор Никанорович, а он меня не пришибёт случаем?

– А к кому он побежит, когда приспичит опохмелиться? – подвигал морщинами старшина. – С покойника не поживишься!