Виталий Гурин - Формат С

Я даже воспринял это как-то спокойно, ни о чем не жалея. Можно даже сказать, я воспринял это с облегчением: беги, убегай, мой Лисеночек, и вспоминай с теплотой наши прожитые годы.

Сбережения мы поделили. На свою часть я купил себе небольшую долю в квартирке на окраине столицы. По документам, конечно. По факту это была самодельная студия. Ну, модно так сейчас делать: берешь двушку, делаешь в каждой комнате туалет – вуаля – трехкомнатная студия (кухню тоже делают комнатой).

Понятно, что никто такую перепланировку не согласует, да и потом могут быть проблемы, но я не парился, потому что слишком устал париться.

Главное, что комнатка была на одиннадцатом этаже.

Часто просыпаясь в холодном поту ночью, когда мой живой глаз еще не мог приспособиться к темноте. Лежал какое-то время, объятый ужасом: вот и все, этот момент наступил – второй глаз ослеп. Ничего не оставалось, как встать с кровати, подойти к окну, нащупать пластиковую ручку и…

Но потом, как и положено, зрение возвращалось: сквозь мрак я мог уже видеть очертания предметов домашнего обихода – и паника отступала.

За несколько месяцев работы на птицефабрике я даже полюбил эту деятельность. Если бы за нее платили хотя бы половину от того, что я получал в самые бедные месяцы работы юристом, то можно было бы задуматься о переквалификации гораздо раньше.

Понятное дело, что сейчас-то выбора у меня совсем не было.

Рохля – поддон – коробки с курицей – решетка – коробки с курицей – решетка… Уроборос.

Поражало меня, все-таки, умение предков точно и правильно охарактеризовать картину происходящего: будь то уроборос или «Экклезиаст».

Все суета сует.

Ровно в семь часов вечера я собирался домой и шел в раздевалку. Проходя мимо цехов разных технологий приготовления курицы, я не мог не поразиться, насколько убого выглядели фабричные постройки. При этом я не мог назвать их функциональными: все какое-то серое, с потрескавшимися стенами.

Минут десять я проводил в раздевалке. Душ принимать смысла не было: запах мертвой курицы впитывался в тебя моментально и попытки смыть его ни к чему не приводили. Я это потом уже понял, спустя пару недель работы.

Раздевалка примыкала к тамбуру личного досмотра. Здесь уже проход караулили ЧОПовцы с собаками. Ворчливые и суровые мужики, получавшие копейки за свою работу, готовы были при любом случае показать свою власть «маленьким» рабочим и вытягивались в струнку при виде знатного начальника-боярина.

Смешно, конечно, было все это наблюдать.

Сейчас на проходной образовалась очередь. Из досмотровой зоны доносились лай собак и крики какого-то несчастного.

Подойдя ближе, я увидел, что случилось: обычный работяга стягивал с себя свитер, а под ним, словно пулеметные ленты матросов под Петроградом, крест-накрест, красовалось, наверное, килограмма два куриных сосисок.

У кого-то будут неприятности.

Люди часто тащили что-то с фабрики: кто-то тушку, кто-то шашлык. Зарплата была маленькая, и, как ни крути, надо было вертеться. Хотя, сказать по секрету, даже если бы она была большая – все равно тащили бы.

Тут уж опять двадцать пять: руководство воровало вагонами, а работяги – подложками шашлыка.

Интересно, что слово «воровство» было у всех на слуху. Однако оно не встречается в виде юридического термина: ни в уголовном кодексе, ни еще где-то.

Может быть, в этом заключалась такая повальная тяга нашего народа к воровству как таковому? Если в понимании граждан это деяние не было наказуемо, так как отсутствовало, в принципе, в уголовном законе?

Подобные мысли еще иногда проскакивали в моей голове: все-таки юриспруденцией я занимался достаточно давно – больше десяти лет. Профдеформация имела место быть, безусловно.

Несмотря на это, физический труд с утра до ночи выгонял из меня всякую интеллигентную дурь: я начал ловить себя на косноязычии и чаще стал разговаривать матом.

Там, где разум не мог вспомнить красивое художественное слово, немедленно появлялись матерные слова-паразиты. Я читал в свое время, что это говорило об упадке интеллекта. Возможно, это правда.

Надеюсь, что я отупею быстрее, чем ослепну…

Хотя, валяющийся в своих испражнениях, слепой грузчик – картина отвратительная.

Мне нужны были остатки разума, чтобы в конце концов совершить финальный «полет Валькирии».

Мозги надо было беречь.

С такими мыслями я и направлялся к автобусу, который привезет меня прямо к дому. Впереди два дня выходных, и надо было придумать, чем заняться, так как сидеть и пялиться в компьютер или телефон я просто не мог, приходилось импровизировать.