Аля Карамель - Гоэн

…А потом были обследования, биопсии, рентгены, томографии, бесчисленное количество анализов, очереди, очереди, очереди… Одна больница, другая. Ремиссия, рецидив. У мамы обнаружился тот же вид рака, от которого когда-то сгорела её собственная мать. Агрессивный. Безжалостный. Самым страшным испытанием для Тани была невозможность облегчить маме болевой синдром. Таблетки не помогали, а препараты, содержащие морфин, было сложно, почти невозможно получить. К тому моменту, когда Таня приносила маме спасительную таблетку, нужно было сразу же начинать добывать следующую – обивать пороги, скрестись в двери, звонить, унижаться, заискивать, манипулировать, угрожать, молить, врать…

Таня помнила, что в это страшное время рядом с ней была мамина сестра, тётка Наталья, и двоюродный брат Виталик. Они делили невесёлые хлопоты по уходу за мамой, по организации лечения и по облегчению её состояния. А вот где был папа? Он вроде бы жил дома, уходил утром на работу, а вечером приходил домой. Но ни в больницах, ни в поликлиниках, ни в кабинетах чиновников здравоохранения, распределявщих квоты на сильнодействующие обезболивающие препараты, Таня не могла вспомнить отца.

…Когда усталый санитар вынес растерянной Тане оставшиеся от мамы вещи, она рассеянно приняла их и на негнущихся ногах побрела домой. Пропажу крестика на золотой цепочке, который всегда, сколько помнила Таня, был на маминой шее, она обнаружила не сразу. А когда обнаружила, не размышляя ни секунды бросилась обратно в больницу. Влетела в приёмный покой, потребовала вызвать того санитара. Он вышел к ней: те же усталые глаза, безразличный взгляд. Не видел, говорит.

– Послушайте! – закричала Таня, чувствуя, как мучительно сжимается сердце. – Мама очень тяжело болела и в страшных муках умерла! Не нужен вам чужой крест, поверьте, вы не захотите нести его!

Санитар вздрогнул, словно очнулся, как-то по-новому посмотрел на Татьяну, растерянно замигал, исчез за наполовину выкрашенной белой краской стеклянной дверью и сразу же вернулся. С маминым крестиком в руке.

…А потом Татьяна взяла свой диплом инженера промышленных и гражданских сооружений, попрощалась с тёткой Наташей и братом Виталиком и уехала в Москву. Она точно знала – в Новосибирск она больше не вернётся, разве что погостить.

Десятилетия спустя, разбирая с психологом завалы эмоционального мусора, Таня услышала: фигура отца выдаёт человеку мандат на успех. Ха! Она сама себе его выдала, когда объявила себя круглой сиротой. У неё не стало матери, а отца никогда и не было.

Лихие девяностые тяжёлым катком проехали по семье Максимовых. Отец Петр Валерьевич, сколько помнила Лера, был диссидентом, советскую власть яростно ненавидел, а перестройку активно поддерживал. Экономические реформы девяностых он встретил пятидесятилетним старшим научным сотрудником в НИИ, и его некогда солидная зарплата в четыреста рублей скоро стала откровенно нищенской. Все цены ушли вперёд, а доходы, на которые можно было хотя как-то жить, мерялись в тысячах. Несмотря на блестящий ум, кандидатскую степень, свободный английский и редкое трудолюбие, Пётр Валерьевич так и не нашёл места в новой реальности, и неспособность прокормить семью приводила его в отчаяние. Всё чаще он стал доверять своё утешение алкоголю, бесчестному ростовщику, требующему за короткое облегчение непомерную цену, иногда – жизнь…

Спустя много лет, размышляя о том времени и своей роли в последующих событиях, Валерия призналась самой себе, что к созданию своей семьи уже на третьем курсе Академии и раннему уходу из родительского дома её побудила отчаянная в нём обстановка. Ей было невыносимо видеть, как тяжёлые жернова времени перемалывают то, что ей было дорого. Как это изменить, она не знала.

В своей новой семейной жизни Лера была вполне счастлива. С мужем и дочкой Аней они жили в Измайлово, в двух шагах от её и мужниных родителей. Она любила дефилировать по 16-й Парковой с коляской, в моднейшей шубе из опоссума, под шапкой – наушники, в которых «Мираж», и музыка связала, и иногда Таня Буланова. Днём смотрела самые розовощёкие из латиноамериканских сериалов, типа «Моя вторая мама» и «Никто кроме тебя»; иногда одна, иногда – с подружками из числа мамочек со двора. Они приносили на пробу косметику Mary Kay, Herbalife и всё такое прочее, в ярких манящих баночках. Молодые женщины сидели, красились, и Лерин муж Роберт, как завзятый дамский угодник, подавал угощение и напитки, от которых подруги отказывались, ибо кормящие. Иногда приезжали девчонки из юридической академии, привозили то Лерины грамоты и награды за победу в конкурсе курсовых работ, то жутко популярные тогда конфеты «Вишня в коньяке». Приходили обе мамы – проведать Леру с доченькой, помочь снять и выстирать шторы, и Лера угощала их чаем с теми самыми конфетами… Лерина жизнь тогда – это череда мгновений, счастливых и очень счастливых. Она не хочет знать ни о чём плохом. Она ходит, не касаясь земли, у неё тысяча причин улыбаться по утрам, и она думает, что так будет всегда. «Мы жили не зная дорог / О будущем не беспокоясь / И был так далёк, так далёк / Метелью окутанный поезд» – поёт в наушниках Таня Буланова, и переполненная гормонами Лера, глотая слёзы, подпевает ей…