Аврора Ливрова - Повесть твоего сердца. Автобиографическая мистификация

Глаза Авроры гневно вспыхивали. Опираясь локтем о перила дивана, Художник пытался сосредоточиться на смысле её слов, но это удавалось ему с трудом. Он улавливал лишь интонацию девушки – страстные, властолюбивые нотки.

– Я не понимаю, – наконец произнёс Художник с отчаянием.

Аврора вскочила и сделала нетерпеливый жест.

– Просто не верится, что у такого тупицы душа настолько глубокая и утончённая, что в ней нашлось место для меня! Мои мысли и чувства якобы порождение его внутреннего мира. Вздор! Я совсем ничего общего не имею с этим ленивым романтиком.

От этих слов у Художника больно защемило сердце. Аврора спохватилась.

– Должно быть, ты устал. Я утомила тебя долгими рассуждениями. У тебя голова трещит от непривычных мыслей. Прости меня. Я разбудила тебя среди ночи и ещё ожидала ясности рассудка. Это так неосмотрительно, что даже вовсе не похоже на меня! Тебе необходимо отдохнуть, выспаться. Утро – вот лучшее время. Я появилась на свет на восходе солнца и потому особенно ценю этот период суток. Спокойной ночи, Художник!

В самом деле, он ощутил усталость. Его снова стало клонить ко сну, глаза начали слипаться, веки отяжелели. Художник отвернулся к стене и почувствовал, что во рту у него стало сладко, будто он только что сделал глоток воды с сахаром. Мягкий голос шепнул возле самого уха:

– Не забудь: я помогу тебе, только если ты сам позволишь.

Последним, что он запомнил, было лёгкое прикосновение нежных губ к его щеке.

Первым, что увидел Художник, едва открыв глаза, был портрет девушки. Точнее, то, что от него осталось. Нежно-розовый цвет, который был выбран для фона картины, чётко ограничивал по контуру силуэт Авроры. Однако на месте самой девушки вырисовывалось аккуратное белое пятно. Как будто на холсте никогда не было портрета, только розовые краски почему-то легли строго вокруг формы женской фигуры.

Художник зажмурился и тряхнул головой, как ребёнок, старающийся отогнать неприятную навязчивую мысль. Когда он вновь раскрыл глаза, Аврора уже занимала своё привычное место на картине. Художнику показалось, что сегодня она смотрела на него более насмешливо и улыбалась ярче.

– Я начинаю сходить с ума, – пробормотал он.

В его памяти смутно всплывали обрывки ночного происшествия. Убедив себя, что это был странный сон, Художник подивился только, как долго он проспал – почти сутки!

Ещё раз бросив на портрет случайный взгляд, Художник имел удовольствие заметить, что красавица приветливо ему подмигнула. Он ответил ей дружелюбной улыбкой… и поймал себя на мысли, что в самом деле начинает относиться к Авроре как к живому человеку.

– Чего доброго я ещё поверю в нелепую сказку, – ворчливо обратился он то ли к самому себе, то ли к нарисованной собеседнице. – Ты почти внушила мне этот бред!.. Вернее, я сам себе его внушил, – быстро поправился Художник.

Он провёл рукой по лбу и почувствовал головокружение.

– Мне необходимо развеяться, – прошептал он, поспешно надевая пальто и избегая смотреть на Аврору, которая неотступно за ним следила.

Очутившись на улице, Художник почувствовал некоторое облегчение. Теперь он остался наедине со своими мыслями, тогда как дома он ощущал с некоторых пор присутствие другого лица. Нельзя сказать, чтобы это было ему неприятно, но уж очень ново, а Художник был несомненным консерватором, поэтому с трудом принимал любые перемены.

Что творилось у него на сердце? Он никогда до конца не понимал этого. В последнее время выяснилось, что он совершенно не знает себя. Он не был корыстолюбив, но в глубине души был тщеславен, хотя не признавался в этом даже себе. Роскошь и богатства ничего не значили для этого чудаковатого человека, но слава прельщала его. Художник желал бы достичь совершенства в чём-либо – не важно в чём – и заслужить всеобщее восхищение. Но эта мечта, как и прочие его надежды, не претворилась в жизнь.

Ему повсеместно твердили с раннего детства, что он ни на что не годный неудачник, лоботряс и безнадёжный фантазёр. Даже самые, казалось бы, близкие люди – родители и брат – не уставали повторять ему «справедливые замечания» о его бесполезности. Художник не отличался сильным характером, потому не имел желания спорить с ними, оправдываться перед обществом… Он сдался. Он сам стал считать себя таким, каким видели его окружающие.