Александр Фролов - Что там, во времени?

Вот так и оказались мы с женой, заражённой тем же устаревшим вирусом прогрессорства и взявшейся разделять мою судьбу, в маленькой школе маленькой национальной деревни недалеко от своего домика в лесу – всего-то в полусотне километров по местным дорогам. Мне была интересна ещё и научная сторона образовательной деятельности в таких условиях.

И в первый же месяц мы налетели. Оно было двенадцатилетнее, рыжеватое, веснушчатое, с грубо остриженными ввиду вшивости патлами, худое и сильное телом. В одежде, пахнувшей самыми разными перегарами. С дурной возрастной славой, необученностью, отчаянной неприкаянностью и отсутствием будущего. И с внешностью, ещё плоской, но с проглядывающей из этой плоскоты модельностью.

Когда слышишь о таком, сердце сжимается в морщинистый комок, но дела зовут дальше, и ты идёшь по ним. Со временем комок постепенно разглаживается, оставляя иногда одну-две морщинки. И всё. А вот когда такое оказывается просто девочкой, налетает на тебя в узком коридоре маленькой деревенской школы и обнимает – не действовать просто невозможно. А тут ещё умирает её мать от полного букета самых страшных на сегодня инфекций. Оказывается, и без того брошенная девочка вообще не нужна никому. Ни-ко-му. Да ещё братик есть дошкольный, скитающийся по больницам, где пытаются найти у него почти напрочь потерявшийся гемоглобин. Девочка приехала к нам в гости, ошалела от столь любимой ею и такой безумно красивой вокруг нашего дома в лесу природы и задала мне резонный вопрос: «Можно я буду называть тебя папой?» Ну что тут можно ответить?.. А дальше – как до сих пор говорят в местах не столь отдалённых – нужно уже «отвечать за базар».

Долго ли, коротко ли, воюя с официальными и неофициальными лицами и другими частями тел, поднимая на дыбы прокуратуру и поблёскивая золотом генеральских научных погон в проёмах открываемых ногой дверей кабинетов, наконец, победили. И семья наша стала состоять из меня, любимого, моей жены, которой к этому времени исполнилось уже целых двадцать пять лет, двенадцатилетней дочери и четырёхлетнего сына. И началось…

Круглосуточная профессиональная работа с главными в жизни и такими любимыми детьми дала определённые результаты. Тринадцатилетний каратист и пловец, яростный любитель, знаток и пониматель всего живого, что бегает, летает и ползает по нашим пейзажам, отдыхает сейчас в Испании со своим старшим братцем. Братец снисходительно одобряет биологические увлечения младшего и насаждает в нём научную работящесть.

А любимое сокровище, не преуспевшее, ввиду анамнеза, на образовательной и научной стезе, но, главное, получившееся добрым и умным, старается не оставлять меня надолго без присмотра. Особенно, когда деятельная жена размазана в пространстве по рабочим точкам. Правда, есть Атос, Пуся и Маруся – тоже члены семьи, по-своему любящие меня, преданные и заботливые. Но сокровище считает, что прикосновения её рук всё же приятнее для меня, чем возложение когтистой лапы Атоса или ласковое впивание когтями в ногу со стороны Пуси и Маруси при их поглаживании. Вот и сейчас, пока я сижу на террасе и предаюсь осмыслению прожитого, она там, в домике, готовит мне какую-то вкуснятину. Так и есть, хитро выглядывает из-за угла и, поняв, что я её вижу, несёт на подносе пару тарелок и кружку – действительно, именно с тем, чего я хотел. И как она это угадывает?

В этот необычно жаркий июньский вечер на ней только лёгкий до полупрозрачности халатик на абсолютно голое тело. Оно, это тело, необычное в своей прекрасности, облито кожей редкостного качества: за всю жизнь я считанные разы видел такое и прикасался к такому. Чудо хорошо знает, что оно мною предельно изучено как любимый ребёнок и как самый надёжный, верный и умелый партнёр по бане – аж с тех самых двенадцати лет. Да знали бы о таком соответствующие лица и, опять же, другие части тел этих лиц, – посадили бы меня тогда в узилище как миленького. А у меня ни разу не то что чего другого, а даже и мысли не шевельнулось за пределами отцовско-дочернего. Но восторг от прекрасности, к сохранению и преумножению которой я причастен, был со мной всегда.

Поставив передо мной принесённое, чудо село напротив, непринуждённо прижав локтем полу беспуговичного халатика, и, улыбаясь, уставилось на меня своими монголоидными глазами.

– Вот это – дааа! – проговорил я, уплетая холодное мясо с хреном. – Лучшего было и не придумать!

– У меня такое впечатление, что ты хотел о чём-то со мной поговорить.