Оганес Мартиросян - Кубок войны и танца

Ночью дышал и пел. Лежал, раскинувшись как асфальт. Снилась земля, её выпускали в небо, она была фейерверком, тяжёлые комья взлетали и падали вниз. Люди хлопали, визжали, кричали. И требовали камней. Проснулся, закашлялся, нацепил очки, достал ручку, судорожно написал:

«Боль человека – это боль льва, проигравшего более сильному льву и уступившего прайд».

Наверху работала дрель. Стучал молоток. Бегали голоса. Голоса не просто перемещались по комнатам, а пинали мяч, участвовали в игре, которая стоит денег.

«Вместе с моими мыслями должна расширяться квартира, она должна зреть, повисая на ветке, разрываясь на ней».

Я поставил кофе и посмотрел из окна. Падал прозрачный дождь. Было утро, раннее и тяжелое, когда всё опадает, увядает и клонится к своему закату. Внутреннему, вполне.

«Космос и человек несовместимы. Сколько ни пихай человека в космос, он будет выскакивать обратно. Вселенная слишком мала для людей. Мизерна и узка».

Я прислушался к своему желудку. Он не просил ничего. Есть не хотелось вовсе. Вчерашняя говядина рассосалась в нём, разошлась лучами, как солнце. Светило исчезло, но его место излучало тепло. Сытящее, своё.

«Каждый мой текст представляет собою гору, слепленную из всего. Из одуванчиков, ятаганов, пушек, месячных, воробьёв. Они не даются сразу. Я покоряю написанное собой. Чтобы быть наверху и вдыхать в себя лёд».

Я барабанил пальцами, ждал такта, ритма, мелодии. Когда слова польются из меня, как талый снег по трубе.

«В Америку стремятся попасть только люди, живущие в ней. Остальным она безразлична. Потому что если у тебя болит голова, то это значит, что у тебя болит всё, кроме неё».

Кофе дымил, парил, ароматные строки поднимались над ним, кружили, устремляясь к небытию и возврату.

«Молодые расплачиваются банковской картой, а старики – наличкой. Первые любят душу, они новое поколение, новая жизнь, тогда как вторые превозносят плоть. Понимают только бумагу и железо. У них собираются деньги, сидят за столом, пьют кофе, едят мармелад, обсуждают будущее планеты, говорят о войне, когда бомбы будут начинять монетами, чтобы они поражали живое и человек становился калекой, ползал, собирал деньги, относил их в больницу и покупал протез».

Ночью смотрел кино, выключал и включал, слушал, закрыв глаза, вновь открывал и видел.

«Во тьме я включаю свой телефон, я бросаю вызов грядущему, я выбираю самую крутую порноактрису, подаю ей руку, помогаю взгромоздиться на жезл, скачу вместе с ней, борясь со всеми лекарствами мира, бросившими мне вызов, держу её за уши, склоняю её лицо, мы возносимся, падаем и молчим, в ход идёт туалетная бумага, скрывающая следы преступления, моего становления, когда мой член сдерживают плиты и блоки, балки и кирпичи, души, что тяжелей, сказочней и мощней, потому что всё против меня, но я не отчаиваюсь, я встаю, я балансирую над пропастью, над бездной и над собой, ничто мне не чуждо, моему пониманию доступны звёзды, папоротники, мышцы, соки, досье, хлеба, извилины, ягодицы. А вы говорите, что: человек – это побережье. Пускай, моё имя – прочь».

Я вспомнил девушку, с которой познакомился в вузе. Мы с ней пообщались и расстались. Но когда я её встретил через год, то не узнал, так она располнела.

«Это просто чудесно, значит, организм живёт, дышит, любит, волнуется, из реки превращаясь в озеро, в море и в океан. Он становится местом плавания линкоров, он соединяет материки, государства. Девушка идёт, чувствуя, как в ней плывут киты, касаются её плавниками, выпуская фонтаны и поедая рыб».

Я посмотрел в окно, Агния Барто пролетала над городом, она хохотала, сидя на метле и ловя ветер.

«Есть проза дня. Есть проза ночи. Есть коктейль этих двух. Я смешиваю и пью».

Купленные книги лежали на полке, я хотел их читать, но наступила весна, время ускорилось, буквы пошли быстрее, страницы вспыхивали и сгорали, не даваясь моим глазам.

«Семь миллиардов человек держат мою ручку, чтобы я не писал. Не сотворял себя».

Шёл март, реки с грохотом освобождались от оков, неслись, затапливая дома, птицы щеголяли на улицах, снег сходил будто шуба, прожжённая во многих местах, курильщики разворачивали свои лёгкие, свёрнутые в рулон, обклеивали ими себя, дышали всей синевой, ломали хлеба и мясо.

«Мои книги – это военизированное вторжение на территорию суверенного государства каждого человека».

Я замечал осторожность людей: те, которые не покоряли вершин, чувствовали себя свободно, ходили везде и всюду, а те, кто брали высоты, крались, ждали атаки, не курили на улицах, шли по своим следам, выбирали маршрут.