Сергей Черныш: Предатель, или Умение выжить

Учитывая мой возраст, меня избрали комсоргом факультета, и вскоре я стал кандидатом в члены партии. Дед был прав – мой статус не позволял мне быть беспартийным. Закончив учёбу, я довольно тесно сошёлся с профессором, зоологом, который всецело поддерживал мой взгляд на изучение зоологии и биологии как единого раздела. Места такой теме не было и мне предложили поехать преподавателем в школу в этой же области, профессор постарается пробить научную тему, которой я буквально бредил, и отозвать меня для продолжения учёбы и работы в универе. Профессор! Его задор гасил впечатление о возрасте, а откровенный взгляд исключал даже отдалённый вариант лукавства.

Его наставления были кратки :

– Учись не у людей, учись мудрости животных и птиц, да и насекомые дадут фору десяткам умничающих. Знаешь, есть такая птица в Новой Гвинеи – Двуцветный питохуи. Он не охотник, зато насквозь ядовит, даже перья несут смертельную угрозу, даже маленькая ранка может стать причиной смерти человека. Расплодилась ныне такая порода людей, конечно не у нас в стране, думаю. Ступай, с Богом. Я всё сделаю, чтобы тебя вернуть в мир науки. Помни главное: не знаю, сколько времени мне понадобиться, чтобы тебя отозвать, но главное в

9

том, чтобы ты вернулся во всеоружии знаний, а не подзабывшим материал возможным помощником. В этом качестве ты здесь не нужен. Работай день и ночь, чтобы у меня были основания, пусть и формально, но ты должен возглавить утверждённую тему, а на учёном совете, как содокладчик, не оставил бы оппонентам никаких шансов для убедительных возражений.

К родителям я наведывался редко: и далеко и дорого, да и смысла особого это не имело. Это стало ясно буквально с первого курса, сразу после поступления. Приехав домой, нужно было переодеваться и начинать помогать работать по хозяйству, дед, к тому времени здорово состарился и не только тяжёлую, но и вообще работу уже делать не мог. Было больно наблюдать, как он, собрав силы, встаёт, выходит из дому, осматривает, приходящий в упадок двор, что – то пытается сделать, потом, тяжело вздохнув, идёт в дом и ложится. Я этот упадок сил наблюдал в динамике. Когда я жил дома, я не замечал процесс его старения, и только длительное расставание позволяло увидеть этапы процесса возрастной потери сил. Он постоянно ругался с братом, отлынивающего от этого обременения / порядка в доме/ – приводя меня в пример, чем разжигал неприязнь между нами. Отработав каникулы, уставший до одури, я ехал в родной универ, мечтая поскорее забыть об этом кошмаре. Это было на каникулах и после окончания, при приезде на праздники. Слышали, небось, выражение – икона плачет? Дед мой плакал. Нет, не слезами, а душой. Десятки разнообразнейших ножей не заточенных ржавели на своих местах. Всё носило признаки разрушения. Чтобы ранее допустить, что петли калитки или двери в дом были не смазаны? Да в это и поверить было не возможно! Уключины в лодке, под вёслами скрепят – это жуткий сон от переедания. Я смотрел на эти признаки и сдерживал слёзы в горле – наш дом, наше хозяйство медленно умирало. Дед вставал с топчана на кухне, мылся, брился, завтракал, принимал стаканчик самогонки и бешено трудился, но через пару часов силы оставляли его и он надолго ложился на топчан, пытаясь привести себя в чувство. Позже и это стало не доступно. Ему было понятно, что от него исходит старческий запах и он, замерзая, периодически, держал открытой дверь, стараясь обновить атмосферу. Говорить с ним было уже не о чем, – только помогать – то постирать, то

10

воду подать. Родители работали и взвалили на себя все дедовы хлопоты, потому им было не до него. О брате ничего сказать не хочу – случайно приросшая ветвь. На родительском подворье прошёл мой «отдых» перед отъездом по распределению, на незнакомое мне место. Хотелось, как можно больше сделать, чтобы если не возобновить, то здорово поправить порядок. Однажды дед, с очень серьёзным видом, посадил меня на топчан, рядом с собой, сам приподнялся, поправив подушки и хриплым, старческим голосом с очень торжественным видом сказал :

– Не перебивай. Мы больше не увидимся. Я знаю, и на похороны ты не приедешь, но ты не расстраивайся, я умру спокойно – ты это то лучшее, что я мог сделать в этой жизни. Вспоминай мои рассказы – в них мудрость жизни, когда – нибудь они тебе здорово пригодятся. Вечером, чтоб никто не видел, проберись в Глуховку, к батюшке, он меня знает, скажи, чтоб заехал когда время будет – исповедаться хочу. Только по- тихому, чтоб мало – кто видел и только после твоего отъезда. Всё! Иди! Мне тяжело.