Валентина Гусева - С судьбой не поспоришь

– Отдохни, а я за пивком сбегаю, что-то совсем силы кончаются…

И побежал, я и сказать ему ничего не успел. Ну, сел я в уголок, закурил, и вдруг слышу шаги. Кто-то подошел к могиле. И вижу я, как на край могилы села юная девушка. Голая… Вижу я ее в каком-то непонятном ореоле света. Ноги в могилу свесила, волосы золотистые до колен, она ими свои девичьи прелести прикрыла. И говорит она мне: «Дяденька, зачем же ты мой дом разорил? Где я теперь век свой коротать буду?» А у меня язык к небу прилип, ничего и ответить ей не могу. А тут луч света метнулся, это друг мой вернулся, фонариком посветил. Девушка вскочила и исчезла, а он от меня и слова добиться не мог. Вытащил еле-еле, увидел, что я весь седой. Вызвал «Скорую помощь», увезли меня сначала в приличную больницу, потом в дурку, решили, что я умом повредился. Жена на развод подала, не захотела с дураком жить, да и невозможно это было, я в каждой светловолосой девушке все свою покойницу искал. Зачем? Не знаю. А потом вот инвалидность получил и уехал сюда. Здесь мне спокойно…

Возвращались мы с Женей без шуток и без смеха, погруженные в свои размышления о превратностях судьбы, о том, сколь тонка стенка между тем и этим миром, сколь хрупка человеческая психика. Ведь вот, вроде, здоровый наш Отшельник, но его вера в то, что девушка в самом деле была, не привиделась и не приснилась, наводит на грустные мысли.

Раису хоронили скромно, пышные похороны устраивать оказалось некому. Но процессия протянулась от одного конца деревни до другого, выползли даже девяностолетние старухи, так поразила всех в самое сердце эта безвременная кончина молодой красивой женщины. За околицей, где машина обычно останавливается, чтобы положить венки и кинуть вслед прощальную горсть песка, бабка Паня шептала безгодовой Ошмелихе:

– Говорят, Славке-то высшую меру дадут… Расстреляют, что ли? Так ему, паразиту, и надо, целую семью погубил…

Ошмелиха, у которой зять, внучкин муж, работает в полиции, и которая более остальных деревенских старух подкована в юридических тонкостях, машет:

– Не зуди, чего не знаешь… Не расстреливают теперича… Нет такого права…

– Отвертится что ли? Свят, свят…

– Не отвертится, прокурор пожизненный срок просить будет, так никто ведь и не знает, что лучше, на раз или маяться столько годов… Бедная Семеновна, убивается дни и ночи, видишь, даже на похороны не пришла, сын ведь, все равно жалко, хоть и убивец…

– Говорят, она в больницу уехала, мать-то Райкина жива еще, в реанимации, но, говорят, что не выживет, какие-то жизненно-важные органы задел, вот ведь как неловко, мог бы попугать, а он сразу с дури-то ее первую и захотел порешить…

– Так ведь сама виновата, не надо было вмешиваться в их жизнь, Райка терпела и терпела, а она приехала, так живо распорядилась, сказала Райке, что это не муж, а чудовище…

– А Ленька-то, Ленька-то, жить будет? Ты слыхала чего-нибудь?

– Да как не слыхать-то, зять приехал с дежурства, так печатал дочке, что будет Ленька жить, но в инвалидной коляске и с головой не все в порядке, нерв какой-то перерезал, вот гад, парнишку-то жить бы и жить… А каково ему теперь без матери-то?

Давно уже уехала машина с покойницей, начал расходиться народ, а старухи, сцепившись языками, все не могли угомониться. Да и то правильно, когда еще доведется встретиться, годики-то немалые, живут по разным концам деревни, только вот по такому важному поводу и решаются выползать на улицу и совершать такие дальние путешествия. Просигналила полицейская машина и, высунувшийся из кабины паренек в форме, скомандовал:

– Бабка, на взлет! Приказано доставить тебя домой в целости и сохранности. Не возражаешь?

– Нет, милок, не возражаю, давай, вылезай и грузи меня, сама не осилю…

Ошмелиха с трудом взгромоздилась на переднее сиденье, помахала рукой:

– Прощевай, Панюха, уж больше, поди, не свидимся, повезут-то меня, так приходи проводить, гуляли ведь когда-то вместе, Колюху с тобой делили, да только не достался он никоторой…

Захлопнулась дверка, и машина поехала, а бабка Паня, про себя незлобливо ругнув Ошметиху, заковыляла к своему дому.

Вечером в деревне долго не гасились огни, народ гудел, обсуждая события последних дней. Кто-то винил Раису, мол, извертелась вся, поссорила между собой неразлучных друзей, гульнула с Андрюшкой, ребеночка нажила, а замуж не вышла. Или он сам не взял, узнал, что беременная Раиска, и уехал вслед за родителями. Двенадцать лет в деревне не бывал, а тут, надо же, явился, бабку приехал проведать, его роль в этом деле самая главная, если бы не он ничего бы и не было. Видать, душонка-то болела, что сынок с чужим папой растет, хоть и знал, что Славка парнишку не обидит, слишком добр и доверчив, взял Райку беременную и не охнул. Видимо и она забыла ту боль, которую ей Андрюшка причинил, раз за Славку пошла. Жили неплохо первые годы, во всяком случае так деревне казалось. Дом Славка построил, один с лесом ломался, тесть помогал, но только самую малость. Пока приходил с работы уставший до изнеможения, как-то и не замечал, что Райка-то рядом с ним холодная, как лягушка, не сумел он отогреть ее своей любовью, и дому новому не шибко радовалась, так, все кое-как, со временем стал догадываться, что она по Андрюшке тоскует, его сердечному другу, с которым десять лет за одной партой просидели. Испугался сначала, что оставит Райка его и умотает в город к Андрюшке, начал горе водкой заливать, сегодня стопка, завтра две, потихоньку начал спиваться, забросил все домашние дела, второй этаж, где мечтал устроить шикарную свадьбу для них с Раиской, так и не отделал. А вскоре теща, у которой умер муж, Райкин отец, приехала к дочери на постоянное жительство. Славке что, живи, не жалко, места много, только жизнью их с Райкой руководить не пытайся. А она ж так своим вниманием обложила, что хоть не дыши, измучился Славка, слушая ее поучения. Особенно прискорбно было слышать, когда она в конце своей речи добавляла излюбленное: «Да какой же ты муж? Ты настоящее чудовище!» С этого «чудовища» все и началось, понял Славка, что нет у него семьи, тает его семейная жизнь, как свечка на блюдечке, догорела и погасла, когда Раиса однажды не открыла ему, пьяному, дверь, пришлось идти в бомжатник, пустой дом на берегу реки, в котором всегда ночевали пара, а то и тройка таких же бедолаг, как и он. Ему обрадовались, а еще больше обрадовались литровой бутылке водки, которую он принес с собой. Поскольку все уже были сытые, то и дососать бутылку не сумели, свалились и уснули, кто где сидел, только Славка забрался на печку, решив, что согреется и успокоит бившую его дрожь, такой ночлег для него был впервые, потому что Раиса хоть и ругала его самыми плохими словами, но спать клала всегда на чистую постель. Проснулся он рано, за окном еще не прояснилось, мутная мгла заполняла все пространство неубранной, неухоженной избы, в которой уже прочно осел запах ее постоянных обитателей. Славка втянул ноздрями настоянный на поте и моче воздух, и, плюясь, начал собираться домой. Случайно взгляд его упал на стол, где стояла вчерашняя бутылка. Удивительное дело, но она была наполовину полная. «Да это спасенье», – подумал про себя, понимая, что без обжигающего горло глотка начать жить почти невозможно. Он взял бутылку, поболтал, опасаясь хлебнуть что-нибудь непотребное, и, почувствовал устойчивый запах алкоголя, начал жадно глотать прямо из горла. Услышав булькающий звук, проснулся Степка Монтер, протянул руку: «Оставь…» Славка отдал ему бутылку и в бессилии опустился на диван, идти домой расхотелось. Степка, отставив в сторону пустую бутылку, спросил: