Анатолий Мерзлов: России ивовая ржавь

«Он не будет меня корить, даже за обстоятельства повышенного внимания к Ассоль. Что же тогда?!»

– Вы очень порядочный молодой человек, но дайте мне время. Давайте встретимся на том же месте, в беседке, на восходе солнца?..

Страх, нет, он не вызвал во мне этого чувства. Я кивнул головой.

– Как прикажете…

– Христофор Иванович, – подсказал он.

– Я обязательно приду, Христофор Иванович, – поклонился я, поддерживая его учтивый тон.

На отдыхе мы стараемся отрешиться от негатива прошлого, и оттого, насколько полнее удается приглушить действие активных клеток мозга, будет зависеть продуктивность его. В продолжении напрашивается объяснение повсеместно бытующих курортных романов. Далеко не все из них имеют достойное продолжение – зачастую в их смысле инерция слухов. Рождение в таком варианте случайной встречи несет в себе прогрессирующую деградацию личности. Часто это поиск новых красок в плеяде неудовлетворенностей. Но ни одно, ни другое не смогут дать вам сколько-нибудь существенного толчка для продолжительного импульса, который можно сформулировать, как новую эпоху личного качества. Свалившаяся с неба встреча-откровение выпадала из канонов классики.

Уютный до сей поры номер перестал быть связующей ячейкой в череде ощущений. Сборник стихов хокку, наполнявший вчера голову восточной мудростью, сегодня только раздражал. Строгие изваяния начавших было одухотворяться туй виделись печальными обелисками прошлого. Бесконечная ночь превратила осмысленный шедевром дизайнера номер в одиночную тюремную камеру перед неизбежной казнью.

Едва дождавшись рассвета, мимо убитого дремой охранника, неслышно прошмыгнул во двор. Под оголтелое признание горлинки в кроне поникшего к земле старого ясеня двинулся к подошве склона, откуда стартовала спираль лестницы в просыпающуюся тайну южного небосвода. Роса обильно окропила металл поручня – гирлянды ее жемчуга бесполезно терялись в замшелости бесконечных ступенек.

С последними физическими усилиями пришло разочарование скорым разрешением волнительного начала. Свет полностью покорил тьму: в ночной испарине внизу просыпалась безбрежная гладь моря. Мысли метались в крайностях ожидания, и все же кольцевались последними фразами признания, хотелось сказать – Христофора Ивановича, а вертелось на языке – Старика.

Он застыл близкой копией, выстроившихся далеко внизу печальных туй. Мне показалась трагичность сравнения уместной к его остановившейся скорбной маске. Я был дружен когда-то с почти обездвиженным стариком – он признался в убивающих его снах: в них он гнался за призраком на прытких молодых ногах и никогда не настигал.

– Скоро – солнце, – выдавил он через силу. – Я нисколько не сомневаюсь в вашей порядочности, – интриговал он. – Какая прелесть рассвет. Во мне он рождает иллюзию бессмертия. Не волнуйтесь! А вы обязаны волноваться… Я не прав?!

Много позже, спустя годы, я понял, насколько плохо тогда владел эмоциями. Желание разгадки, как желание тайно влюбленного, маскировалось сосредоточенным вдаль взглядом.

– Волнуйтесь! Волнение, мой юный друг, включает свежие клетки. Ждите и дождетесь, ищите и обрящете.

Он замолчал, и я перестал для него существовать. Отнюдь, наступившая тишина не превратилась в тягучую составляющую встречи. Вслед за ним и я глубоко вздохнул. С молчанием пришло блаженство. Я был молод и не был отягощен печальными откровениями.

Вам приходилось слышать неслышную поступь просыпающейся земли? Я вдруг физически ощутил ее движение, осмыслил обновление всех клеток, всех застаревших пагубным влиянием цивилизации импульсов мозга.

Его тихий голос донесся издалека:

– Впервые я встретил Ассоль среди детей нашей ученой братии на отдыхе. Особняком от шумных отпрысков – она еще тогда поразила меня содержанием взгляда и ума, настолько же неказистой угловатостью. Я стал наблюдать за ней со стороны: за годы безмолвного общения она превратилась на моих глазах из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Если бы она только красотой становилась его очеловеченным образом – это случается часто. Чудовищная сила духа, приверженность своей цели, скрытая мощная страсть, достоинство и многое другое из области фантастики сознания рождалось в ее открытом для меня содержании. Окружение по этому поводу меня откровенно подначивало. Меж тем, безжалостная старость настойчиво стучалась в мою дверь. Я не мог заставить себя получить благо в обмен на молодость, даже в случае ее упорной воли. Со мной она лишалась буйных прелестей своей весны.