Ирина Манаева - Е3

Настя поставила чайник и решила принять душ перед праздником: надо привести себя в порядок и расслабиться, это был ее маленький ритуал.

Чай с мятой расслаблял, спасибо маме, постаралась, насушила разных трав для любимой дочки. Теперь месяца на четыре хватит, уж куда лучше магазинного. Она насыпала две ложки сахара в чай и села за стол. Времени в обрез, надо еще посушить волосы и сделать неброский макияж. Тетрадь! Настя вскочила из-за стола, вспомнив о таинственной находке, и побежала в комнату за сумочкой. Послышался звук ключа, вставляемого в замочную скважину. Да. Хорошенького понемножку.

Настя вернулась на кухню и продолжила перекус.

– Ой, там такая хорошая погода, – бабушка неторопливо зашла на кухню, поправляя прическу, – мы в Центральный парк ходили, там такие белочки смешные, прямо с рук едят.

– Здорово, – поддержала Настя.

– Я деда еле вытащила, Толя, пойдем, говорю, а он мне кучу отговорок.

– Дааааа, – протянул дед, появляясь на пороге, – погода и правда хорошая, а ты, – обратился он к бабушке, – из дома выходить не хочешь.

– Толя, – ахнула бабушка.

– Еле вытащил, – честными глазами смотрит дед на Настю и усмехается.

– Да ну тебя, переодеваться пойду. А ты сегодня дома? – спрашивает она у Насти.

– Не, минут через 20 ухожу.

– Ну ешь–ешь, не отвлекаю, – бабушка выходит вместе с дедом.

Настя быстро съедает пару печений и лукум, убирает за собой и идет в комнату. Из косметики только тушь, пять минут на сушку волос, джинсы и пуловер мгновенно облачают тело. Аквагрим! Настя бросает его в сумку и натыкается на дневники. Времени совсем нет, опаздывать нельзя, тем более, что с ребятами надо кое–что обговорить и переодеться. В автобусе пару страниц вполне можно прочесть, решает Настя и выходит из дома.

ГЛАВА 2

9 сентября 1941 года

Меня зовут Лиза Емельянова. Мне 9 лет. Всюду слышится слово ВОЙНА, и мне страшно, потому что ВОЙНА – это плохое слово, а вокруг взрываются бомбы и мало еды. Мама дала мне эту тетрадь, чтобы я записывала в нее все. Она сказала, что так легче, когда делишься с бумагой своими переживаниями и плохими эмоциями. Бумага все стерпит, − говорит она.

4 сентября была первая в моей жизни бомбежка, было так страшно, что я никогда этого не смогу забыть. Рев самолетов, грохот зениток, взрывы. И еще темнота.

Раз–два во время бомбежек мы спускались в подвал, а потом остались в нем на ночь.

15 сентября 1941 года

Сегодня я впервые участвовала в тушении зажигалок, как называют их все. Зажигалки – это такие бомбы, которые сбрасывают немецкие самолеты, они падают на крыши, быстро крутятся и шипят, а нам с ребятами нужно хватать их щипцами и тушить в ящиках с песком. Всего нас было 5 человек: я, Колька Дубровский, Нина Малетина, Валя Копылова и Женя Денисов. Вале – десять лет, остальные немного старше, а командиром поставили Женьку Денисова, потому что ему уже четырнадцать лет. И тут я увидела, что недалеко от меня упала зажигалка. Я сначала испугалась и начала звать ребят на помощь. Прибежал Колька, но ему никак не удавалось пролезть, чтобы подцепить бомбу, потому что там было очень узко. Тогда он дал мне щипцы и попросил достать ее. Я боялась, но сделала, подтянула ее поближе, а потом мы вместе с Дубровским потушили ее в ящике с песком. Меня все хвалили и приняли в отряд. Я рада, что помогла ребятам.

25 сентября 1941 года

Этот учебный год совсем не такой, как предыдущий. Каждый день перебежками добираемся до школы. Лидия Михайловна рассказывает про новости с фронта. Пока радостных известий нет. Сегодня она читала нам стих «Что такое хорошо и что такое плохо» Владимира Маяковского. Папа объясняет маленькому мальчику, что плохо, а что хорошо. А вот про войну ни строчки, хотя это ОЧЕНЬ ПЛОХО, а вот хорошо, когда ее нет. Мы долго рассуждали на эту тему и никак не могли успокоиться; каждый говорил, почему война не нужна, приводили примеры. Были даже такие, у кого родные погибли на фронте.

28 сентября 1941 года

Сегодня Погиб Миша Черкасов. Он спал с бабушкой, когда бомба попала в их дом. Я видела его маму, она долго смотрела на развалины. Ее глаза были красные от слез, и она больше не могла плакать. Моя мама обняла ее и стала утешать, но казалось, что мама Миши ее не слышит. А потом моя мама долго обнимала меня и Ромку и плакала.

8 октября 1941 года

Весь день пыталась успокоить Ромку, он плакал и хотел есть. Мама была на работе, а бабушка ушла менять свои золотые сережки на муку. У меня совсем ничего не было, я бы обязательно отдала ему свой хлеб, но он кончился. Ромка младше меня на три года, ему всего шесть, и он не понимает, что еды нет. А потом он успокоился. Он нашел папин старый кожаный ремень и сгрыз почти половину, а потом уснул с мокрыми от слез щеками. Я думала, что бабушка будет ругаться, но она только вздохнула и заплакала, а потом вытащила муку и два кусочка сахара, такого белого-белого. Я и забыла, что сахар такой вкусный. А Ромка схватил свой кусочек, а потом долго просил у бабушки еще, но больше не было.