Андрей Саенко - Сиюминутные сущности. 15 рассказов

«Так вот о чём предупреждал Акелла!» – подумал Маугли и нервная дрожь окатила его тело, словно холодная волна. К концу этой мысли вожак уже несся по джунглям, чтобы помочь своей стае. Он ещё не знал чем, но на его руках уже была кровь щенка. И если щенок обладал такой силой, то что говорить о взрослых волках…

Добежав до конуры, в которой он провёл детство, Маугли заглянул внутрь. То, что он увидел, заставило его взвыть. На земле лежала женщина и подросток, в которых Маугли узнал волчицу, вскормившую его, и одного из своих братьев. Тела их были разодраны, животы вспороты, а стены конуры забрызганы кровью. В глазах мертвецов застыла адская боль и дикая необузданная ярость по отношению ко всему.

Только теперь Маугли заметил, что стало совсем темно. По всем джунглям стояли дикие вопли и улюлюканье его серых братьев, этих гордых благородных волков, превратившихся по злой воле природы в людей. Оборотни убивали не только себе подобных, но и всё живое, что попадалось им на пути. Они ломали деревья и разоряли птичьи гнёзда; они носились по джунглям, оставляя за собой руины и трупы.

Подчиняясь внутренней воле Маугли бросился на шум, чтобы остановить обезумевших животных. Он не знал, что остановить их можно только так же, как и щенка, кровь которого ещё долго будет сниться Маугли. Последнее, что помнил Маугли, это то, как он бросился на человека-волка, в котором с трудом узнавался Акелла…

– Каа, я не могу идти к ним. Я убийца. Я поднял руку на брата. Я не просто убил себе подобных. Я убил себе подобных вдвойне, ибо они совмещали в себе в этот миг человека и волка, как и я.

– Ты не убийца, Маугли. Я живу столько, что даже Балу не в силах сосчитать, сколько Чёрных Дней я видел. И я скажу тебе, Маугли: кто-то в стае всегда остаётся волком, чтобы помнить о Чёрном Дне. Предпоследний раз это был Акелла. Сегодня – это ты, Маугли. Ты делал то, что должен был делать честный волк: отстаивал честь волчьей стаи, честь своих обезумевших братьев. Ты должен вернуться к ним. Ведь у них нет другого вожака, кроме тебя, Маугли…

Маугли стоял на старой скале. Волки сидели внизу. Они боялись поднять свои глаза – им было стыдно.

– Пока я был вожаком стаи, я всегда принимал трудные решения сам и под свою ответственность. Так было и сегодня. И то, что сегодня с нами нет некоторых братьев – это и моё решение тоже. Но я прошу вас сказать: хотите ли вы, чтобы я, убийца ваших братьев остался вашим вожаком? Я клянусь, что принявшие решение не подвергнуться никаким карам, а я подчинюсь любой вашей воле.

Из рядов волков вперёд вышел молодой волк, потомок Акеллы, который звал Маугли на совет стаи.

– Мы знали, что ты будешь спрашивать об этом. И мы приняли решение. Маугли! Сегодня мы на короткое время стали подобными тебе, мы были людьми. Проклятие, наложенное на волчий род, состоит в том, что волк, ставший в Чёрный День человеком, не может сдерживать никаких своих желаний. Ты сам видел, во что это стало стае. И мы преклоняемся перед тобой за то, что ты умеешь обуздать свои желания, что ты всегда помнишь о чести волка. Мы преклоняемся перед тобой, потому что ты – не человек. Ты волк, умеющий ходить на задних лапах. И ты должен остаться нашим вожаком, ибо на всех нас – позор Чёрного Дня, и только на тебе – его Слава и Скорбь.

Так заканчивается ещё один из рассказов про Маугли – волка, умеющего ходить на задних лапах.

С самого раннего детства Алик чувствовал это. Даже не просто чувствовал – он знал. Он знал, что однажды наступит день, и всё, что было пережито им, накоплено, приобретено, ляжет на чашу весов и перевесит другую, на которой собрано всё остальное. Что? Да всё… всё, что не имеет конечного смысла.

В памяти Алика плохо сохранились памперсы, погремушки и прорезыватели зубов, но он был уверен: они были самые лучшие. Мама иногда рассказывала ему (а иногда своим подругам), как ей приходилось договариваться с руководством на работе, чтобы из загранкомандировок ей привезли какую-нибудь мелочёвку для ее мальчика, чтобы у него было даже то, чего нет в России. Бог знает, чем она расплачивалась за это с боссами.

Был врач, который наблюдал Алика. Не тот, который в поликлинике, не тот, который есть у всех. Особый. Мама называла его «наш домашний доктор», хотя Алик не считал его домашним, поскольку доктор не жил с ними. Однажды, когда у Алика после прививки вдруг поднялась температура и его маленькое тельце вот-вот должна была свести жестокая судорога, именно «домашний доктор» примчался к ним среди ночи, сделал какую-то инъекцию (ампулы для такого случая мама еще загодя заказывала где-то на Филиппинах) и устроил в какую-то больницу, которая хотя и была официально детской, принимала в свои покои совсем не каждого ребёнка.