Николай Зарубин - ALOGICAL. Хроники свободного разума

– Ненавижу!!! – Признался он ей в любви. И достав лопату, стал рыть яму, дабы доказать свою верность стульям и прочей мебели, которая не признавала его как полноценного человека.

Шли годы, дни, недели, месяцы, секунды, исчезали и появлялись вселенные, гибли планеты, играя на чувствах создателя, нервируя его и раздражая психику семьи его многострадальной, а Петр Сергеевич рыл, шел домой, мыл руки, ноги с мылом и известью, слыл глупцом, открывал законы и решал формулы.

Наконец, его возлюбленная – Сестра Картина Ивановна соблаговолила отдаться на волю страсти и воздержания, покуда еще волны молодости омывали ее ноги и волосы. Петр Сергеевич овладел ею без всякой благодарности, он засаживал, вставлял, вонзал, протыкал свежую, ароматную, нежную, непаханую, гладкую, раскрасневшуюся, протекающую, склизкую, жаркую землю да пахоту, дабы кукуруза росла здоровой и плоды приносила. А телочка, Картина Ивановна мычала, сидя на земле и горевала о потерянном времени и лояльности продавцов сети магазинов Ашан, где менеджером работал ее сводный брат Савелий и поручился за нее перед всей кожгалантереей советского магазина сумок и перчаток, который на Старом Арбате закрыт уже семнадцать с половиной лет.

Вот так, дети, вы и появились на свет! – Закончил свой рассказ Петр Сергеевич, а дети стояли в поле недоуменно, и морские волны омывали их девственные стопы.

Депрессия Петра Сергеевича

Пётр Сергеевич, как обычно, редко, но с четким пониманием хаоса, творящегося где-то в другой вселенной, поливал свой дорогой сердцу и легким огород сероводородный, который достался ему в наследство от пра пра пра пра пра пра дочери. И вот, дойдя, в процессе полива сухим и изнемогающим воздушным потоком, стремящимся иссушить его гладкое лицо до последнего куста, Пётр Сергеевич задумался:

– А в чем смысл жизни моей? – подумал он, разжевывая печенье, которое слепил из листьев свежевыросших поутру, с которых роса ночная не успела сбежать, и смысла он не нашел. Именно тогда и началась великая депрессия Петра Сергеевича Первичного – создателя и разрушителя!

Пётр еще раз задумался, и в этом была соль, перец и сахар, которым потчевали римляне своих патриций, неизменных, предателей, прохиндеев и просто трудящихся советских инженеров, которые не хотели изучать математику устаревшую загнившую, словно мумии, не знающие рода своего.

Кора земная трещала! Реки выходили вниз под облачные горизонты, что казались близки и рукой достижимы! Но это был обычный день вечернего исхода утра, которого Петр ждал с нетерпением спокойно! Вся странность заключалась в непонятном и одновременно еще более непонятном непонимании заката, который необычно поражал своей обыденностью! Это сразу настроило Петра на дикий крик, который уже восемь часов он изрыгал из своей глотки бездонной, в которой хранилась мудрость зарождения мира и космоса! Истекая, мудрость растворялась в кислороде, ради которого звери и поклонялись древесному образу Петра – великого создателя всего сущего и бессмысленного!

Иссякнув, мудрость решила прогуляться по вселенной пару тысяч лет! Пётр Сергеевич простился с ней и закрыл чрево свое глупое ныне, не представляющее для Техаса ни малейшего интереса в сфере добычи нефти газа и прочих сварочных агрегатов.

Он брел в забытьи по полям и горам, сквозь дремучие леса и по дну морей! Это было весьма странное сочетание безмятежности, гнева, любви, одного рубля и литра пива, которое Петру досталось в наследство от правнука Артемия, на случай исхода мудрости и глупости, и радости, и необходимости что-то решать, придумывать, контролировать, изображать, насаждать, руководить, прятаться, избегать, закрывать двери из дуба, который растет уже 70 тысяч метров вглубь земли, питаясь разгоревшимся совсем недавно ядром нашим незабвенным.

Грустно было Петруше! Незыблемые его устои шатались на ветру и истлевали на солнце, доступ к которому не был тогда ограничен озоновым слоем и пепел был частью жизни, и огонь был нашим воздухом, и газ был нашей водой, и смерть была неизвестна и безсуща.

Так и брел он по пустыне своих мыслей в тишине, крича молча, разрываемый в клочья крупными своими терзаниями и безразлично, но одухотворенный, а за его стопами росла щель. Эта щель была столь огромной, что мир рассыпался, теряя всякий смысл быть.

И чем больше Пётр погружался в себя, тем меньше мир вокруг него становился!

И только тогда, стоя на последнем кусочке планеты, он понял, что мир существует до тех пор, пока мы его придумываем, а смысл есть только там, где мы его видим!