Татьяна Гржибовская - Поколение с сиренью

Год дедушка провёл в лагере для военнопленных в Германии, где кроме русских было много французов, поляков. «Работали много, а еда составляла на день 200 граммов хлеба и стакан воды». Дед совсем «дошёл», и его родственник Литвинов тоже. Французам, например, присылали посылки с ветчиной, сахаром, галетами, конфетами, чаем и монетами – золотыми и серебряными. Им с Литвиновым никто ничего не присылал, да и вряд ли кто знал, где они. «Россия своих людей не считала и о них не переживала».

Дед выжил благодаря своему мастерству. Он делал кольца (украшения) французам из монеток. Они удивлялись, как это ему удавалось без каких-либо инструментов (дед гнул кольца пальцами), и подкармливали его за работу. Сколько ещё пришлось бы провести в лагере – неизвестно, если бы не пришёл один немецкий бюргер, чтобы подыскать себе работника из пленных. Выбрал он деда Василия за недюжинную силу и выносливость, забрал его к себе рабочим в дом, с проживанием. Ферма и лагерь были в районе города Висбадена. Папа это слово слышал в речи отца много раз, когда тот разговаривал с дядькой Кириллом на немецком. Это был 1915 год. Может, бюргер жизнь деду спас тем, что забрал к себе в работники.

Деду было тогда тридцать лет. Он был заворожён уровнем жизни немцев, причём средних по зажиточности. «Дорожки асфальтовые, дома кирпичные с черепицей, ни лопат, ни тяпок – всё механизировано. Маслобойки, станки… Всё у них в Германии было не так, как в России, – кругом цветы, клумбы, дорожки выложены плиткой».

Дед проработал у фермера три года, до 1919-го. К тому времени Российская империя была свергнута революцией 1917 года, Россия уже погружалась в пучину гражданской войны.

Дедушкины скупые рассказы подтверждаются современными документами. Вот что пишет «Журнал Московской Патриархии» о положении пленных Первой мировой войны в Германии и об отношении к ним:

«…Неготовность России к войне проявилась не только в катастрофическом недостатке вооружения, боеприпасов и обмундирования, но и в отсутствии налаженной статистики. В российской армии имела место чрезмерная засекреченность данных о потерях и плене. …С самого начала войны эта тема в русской печати была полузапретной, а уже к концу 1914 года стала строго подцензурной: любое упоминание о взятых в плен русских солдатах и офицерах строго вымарывалось. Секретный указ Московского градоначальника запрещал любые воззвания в защиту пленных, публичный сбор денег для них и прочее. …Единственной официальной структурой, которая занималась вопросами военнопленных, было Центральное справочное бюро при Российском Обществе Красного Креста (РОКК) в Петрограде. Но в отношении нижних чинов до конца 1915 года регистрация вообще не велась. …Лагеря военнопленных строго делились на офицерские и солдатские. В первых условия содержания были сносными и даже удовлетворительными: некоторые группы русских офицеров размещались в старинных замках и даже в зданиях бывших санаториев и пансионатов, как, например, в городе Аугустабаде. В солдатских лагерях ситуация была иной. Русский эмигрантский писатель Р.Б. Гуль, оказавшийся в Германии в 1919 году в положении беженца, в романе „Жизнь на фукса“ описал положение русских солдат, сидевших в первые годы плена в концентрационном лагере Дебериц под Берлином. За решеткой и колючей проволокой, которыми была обнесена „большая площадь земли с дощатыми бараками“, – писал Гуль, – стоял „лесок русских крестов тысяч в семь. Надписи на крестах были аккуратны. Обозначали унтер-офицера, ефрейтора, рядового. Все они умерли оттого, что питались брюквой и непосильно работали“. Очень показателен диалог, состоявшийся у автора с пленным русским солдатом: „Неужели ж, земляк, вам никто ничего так и не присылал из России – ни при царе, ни при Керенском?“ – „Как есть ничего. Ни одной соринки“. – „Да как же вы жили?“ – „Так в холуях у французов да англичан и жили, сапоги им чистили, дела за них справляли, а они за это в морду галетами швыряли… Дохли, как мухи, от немецкой собачины да от брюквы – вот и крутились…“ …А из России были запрещены к пересылке в лагеря воен нопленных даже сухари. …Сестры милосердия заявили о недостаточности питания военнопленных, чрезмерно жестоком обращении администрации лагерей с ними. Только к моменту начала инспекционных поездок в лагерях Германии санитарные условия стали „превосходными“, но до лета 1915 года практически ни в одном лагере не было бань. …Как правило, военнопленные размещались в землянках, деревянных или дощатых бараках без пола и почти без печей, иногда – из рифленого железа. В подавляющем большинстве лагерей отсутствовали отопление, освещение, вентиляция, часто – окна. Эпидемии, скудная еда приводили к высокой смертности, люди спали на прогнившей соломе, зараженной грибком, высока была скученность. Пленные ели отбросы, которые находили в мусорных ящика х, хлеб им выдавался негодного качества, с примесью всякого „снадобья“, включая деревянные опилки. Частыми были случаи смерти от голода. Ни в одном из лагерей принятые германским и австрийским командованием нормы продовольственного обеспечения не соблюдались. …В Чрезвычайной следственной комиссии сохранилось такое письмо, пришедшее из Германии: „Мы, русские военнопленные в Германии, со слезами молим нашу матушку родимую не забывать своих сынов, томящихся в неволе, терпящих в плену обиды и унижения, голод и издевательства. За тебя, ненаглядная, мы подвергаемся гонению, биению, у раскаленной печи стоянию, к столбу привязыванию, подвешиванию, на земле распинанию, собак травлению… Многих ты, родная, увидишь в лике исповедников, мучеников за тебя, погибших не честною смертью в поле, а в бусурманской земле, не пожелавших отречься от тебя. Твои сыны остались верными тебе, родная, до конца. Но ты их не забывай, поддержи их хлебом; не дай им погибнуть от голода, мать родная, дай нам силы дожить, увидеть, взглянуть на тебя, ненаглядная, Русь Святая! Просим с умилением тебя: помни своих сынов в неволе и в молитвах святых их помяни!“