Александр Левинтов - Письма внучке Соне

Стихи начинаются чаще всего не со слов, а с мелодии, ты начинаешь напевать эту мелодию – и так, и эдак: «ля-ля ля-ля-ля», или «фа, фа-фа-фа, фафа, фи-фи-фа-фа» – так возникает стихотворный ритм. Он всегда кратен или равен твоему дыханию, именно твоему, поэтому твои стихи – только твои. И ты их пока только творишь, но ещё не сочиняешь.

Стихи сочиняются, когда появляются слова. Ты поёшь-поёшь придуманную тобой мелодию, будущий ритм или, как говорят, размер стиха, а потом сами собой к тебе приходят слова, самые подходящие для этой мелодии слова. И если мелодия грустная, то слова не могут быть смешными или весёлыми – они тоже должны быть грустными: такое у тебя сейчас настроение.

Обычно первые слова приходят парами. Это – рифмы, окончания строк и фраз, созвучные друг другу: «принцесса – из леса», «цветок – песок», «курица – улица», «в мае – расцветает», но порой приходят не они, а красивые, необычные, очень яркие и запоминающиеся образы:

или такое:

когда волнуется желтеющая нива,

и тёмный лес шумит при звуке ветерка

или так:

мороз и солнце – день чудесный,

ещё ты дремлешь, друг прелестный

Тут очень важно, чтобы красота окружающего мира стала твоей красотой, красотой внутри тебя – тогда и стихи становятся красивыми, как ты и как этот мир.

Ну, и, наконец, очень важно, чтобы в словах появилась мысль или смысл, необычный, странный, но понятный – тебе и другим людям. Мысль и смысл почти всегда приходят последними: так мы, люди, устроены, мы думаем словами, сначала приходят слова, а потом мысли – смешно, правда?

Но именно потому, что мысли и смыслы приходят последними, они и завершают сочинение стихов, которые мы сначала творим, как выражение наших чувств и настроений, а потом сочиняем, чтобы они понравились нам и окружающим.

А в заключение этого письма я тебе открою маленький секрет: это нам только кажется, что это мы сочиняем стихи, а на самом деле стихи творят нас и делают нас такими, как мы есть: красивыми, добрыми и думающими.

Я люблю слушать, когда еду куда-нибудь или когда работаю и пишу что-нибудь на своем компьютере – так поступают многие, почти все. Музыка помогает, музыка отвлекает, музыка лечит, музыка убивает время – увы, верно и это.

Но вот послушай, как я пришёл к музыке. Этих шагов было несколько.

Первый шаг.

Я был таким же как ты. Наша семья тогда жила в большом северном городе Ленинграде. Мой папа был офицером и учился в военной академии связи. Летом их всех отправляли в лагеря огромными и мощными американскими грузовиками «студебеккерами».

Это было в самом начале лета. У колонны грузовиков собралась большая толпа людей, женщин и детей, машины тронулись – и зазвучал марш «Прощании славянки». Это такая пронзительная, печальная и очень красивая мелодия. У меня слёзы навернулись на глаза от жалости к нашим отцам и от того, какая прекрасная была музыка. Послушай её:

https://www.youtube.com/watch?v=5tPSyXe5rd4

Машины давно уехали, а во мне всё звучала эта песня. Ночью я встал, потому что во сне сочинились стихи. Я их до сих пор, оказывается, помню:

Второй шаг. Я учился в школе и был такой же как Ваня или чуть старше. Ну, да, я учился в четвертом классе, но я ведь пошёл в школу, когда мне было шесть лет, а не как Ване семь – мы с ним оба родились в сентябре.

У меня был в школе товарищ, его звали Вовка Сойфер, и у него была младшая сестра Настька, которую мы считали очень глупой и в свои игры не принимали. А ещё у Вовки был отец, его звали точно также как меня, Александром, хотя официально его звали Соломоном. Он был инвалидом войны и не вставал со своей постели, завешанной пестрой занавеской.

Он всё время слушал пластинки с музыкой, с лучшей оперной классикой в исполнении самых лучших оперных певцов и певиц, а также хоров. И я легко запоминал эти голоса, эти мелодии и эти слова.

Потом Соломон-Александр умер, и музыка в их доме замолчала.

Но у меня был дедушка, которого также звали Александром. И на Пасху он водил меня в Елоховскую церковь, тогда самую большую и главную московскую церковь. А там пели: замечательный тенор Иван Козловский, бас Дормидонт Михайлов, сопрано Елизавета Шумская и Валерия Барсова. Они пели церковные псалмы – и это были хорошо знакомые голоса с пластинок Вовкиного отца, но живые и чистые, а не как на пластинках, с шипением и скрипом. И от их пения слёзы текли сами собой.