Эмануил Бланк - Сочинения. Том 1. Антидепрессант

За отчаянной суетой всего окружающего там ярко и контрастно проглядывали строгие законы гармонии вселенского мироустройства.

Самым сложным во время учебы, как ни странно, оказалось поддерживать авторитет моего папы. Как учитель средней школы, он давно и полностью переключился с химии на преподавание биологии.

По старой памяти, отец ещё совсем неплохо разбирался в решении большинства несложных задачек. Однако Этя Ароновна Фридман – наша классная и химичка в одном лице, взирая на легкость, с которой я щёлкал обычные задания, стала извлекать из журналов особые садистские случаи и потчевать меня ими все с возраставшей энергией.

Было очевидно, что учительницу уже обуял какой-то нездоровый азарт, и она, судя по всему, очень надеялась дойти до пределов, где мне не удастся решить очередную головоломку.

Зачастую, как и коньяки, трудные задачи помечались звездочками. Одной, двумя, очень редко, тремя. Слава Б-гу, что неуемная фантазия составителей не добралась до заветных пяти, которые так восхвалял незабвенный уморительный актёр Филиппов из « Карнавальной ночи»

Глядя на бесконечные варианты, по которым могли проходить окислительно-восстановительные реакции, непредсказуемое поведение атомов хрома, железа и марганца, менявших свои валентности, как перчатки, отец безнадёжно махал рукой и отправлялся готовиться к своим очередным урокам по биологии.

Виновато улыбаясь, он оставлял меня с тяжелейшими заданиями один на один. За стареньким письменным столом, доставшимся нам за бесценок от родителей одного отличника, начинались бесконечные часы мучительных раздумий.

– Дай Б-г, чтобы Ваш сын учился не хуже нашего, – напутствовали стол его пожилые, умудрённые опытом, хозяева. Продали они его, помнится, всего за одну красненькую, немного потертую, советскую десятирублёвку с изображением Ленина. Стол, как оказалось, был, действительно, волшебным, очень удобным и помогал мне как мог.

Особенно восхищали выдвижные ящики. Они скользили легко, бесшумно и плавно – от одного только касания пальца.

После покупки, на следующий же день, отец пригласил плотника – своего великовозрастного ученика из вечерней школы. Тот, вдобавок ко всему великолепию, приспособил на поверхности стола роскошное дерматиновое покрытие. Оно было тисненым, тускло поблескивало и вкусно пахло.

Обложившись учебниками, последними журналами и пособиями, папа, как всегда, пристраивался неподалеку и начинал составлять бесконечные планы уроков. На куске старой панели ДСП, как называли древесно-стружечную плиту, обитую невзрачным пластиком, он умудрялся писать тексты своим удивительно красивым каллиграфическим почерком.

Свой «письменный стол» отцу приходилось каждый раз устанавливать, засовывая этот обрезок ДСП в узкое пространство между подоконником и чугунными батареями отопления. В таком положении папа высиживал по нескольку часов кряду. Зимой, когда батареи были слишком горячими, он прикрывал их какими-то старыми простынями или полотенцами.

– Передай привет папе!, – видя блестящее решение очередной тяжеленной задачи и понимающе улыбаясь, Этя Ароновна похлопывала по плечу и давала следующее, ещё более трудное задание, снова казавшееся неподъемным.

Очень бы хотелось рассказать ей, пояснить, как-нибудь, намекнуть, что все это порешал именно я, решил самостоятельно, без чьей-либо помощи. Однако зародить хотя бы малейшую тень подозрения в папиной несостоятельности, было совершенно невозможно.

Стёрлись в памяти громкие победы в городских, республиканских и прочих олимпиадах. В суете-сует поблекли защиты диплома с отличием и диссертации, многочисленные достижения в других жизненных коллизиях, казавшихся, в ту пору, значительными.

С благодарностью вспоминается и тот любимый волшебный письменный стол, помогавший во множествах локальных поединков с самим собою.

Однако кусок старой древесно-стружечной плиты, выполнявшей роль подставки, с поцарапанным во многих местах светлым пластиком, на котором писал мой дорогой папа, запомнился навсегда, во всех подробностях…

Физическая работа в пустыне, на открытом изнурительном белом солнце, имела свои особенности. Делать необходимо было все медленно- медленно, степенно, никуда не торопясь.

Малейшая суета, нетерпение, активное движение, тут-же наказывались обильным потоотделением и резкой потерей мощности. Мысли, вслед за движением, также приобретали особую неспешную длительность, важность и глубину.