Нина Заря-Абрамович - Полковник. Рассказы

– У меня только 45 гривен. – наступаю я, выворачивая кошелек. – Но через пару дней я получу деньги и принесу вам еще столько же. Или больше, если скажете.

Парень, молча оставляет тележку с бесценным для меня крючком и уходит в каптерку для дворника. Неужели я его обидела, и он сбежал?

Но через минуту парень возвращается с отверткой.

Я сую ему в карман деньги и искренне обещаю принести вторую часть образовавшегося долга. Но дворник, скрутив крючок, не торопится отдавать его мне.

– Му-му- мы… – жестикулирует он, и я понимаю, что не в прилипшей к лицу маске тут дело. Дворник немой, как тот тургеневский Герасим.

Я, подавив шок, жестами начинаю ему объяснять, что я принесу деньги еще. Что я живу вон в том доме и что я вполне честный человек. Последнюю фразу я усиливаю руками, сложенными у сердца. А потом жестами показываю ему, что маска на лице, если нет рядом людей, лишняя.

Герасим, казалось, понял меня и, стянув грязный одноразовый намордник, послушно протянул мне крючок.

Мой щенячий восторг куда – то улетучился. И мне даже стало как-то стыдно. Отобрать у несчастного игрушку!

Через пару дней я получаю деньги и вместе с Тузиком разыскиваю дворника у соседнего дома. Разговорчивая консьержка поясняет мне. Оказывается, парня зовут Сергей. Он немой. И безобидный. Приехал в Киев из Нежина, вместе с десантом консьержек. И трудится тут уже третий год. А вот и он сам! Я отдаю дворнику двести гривен, на глазах у любопытной консьержки, и моя совесть почти успокаивается.

Крючок висит на двери в ванной. Полотенце теперь легко соскальзывает с медной его поверхности, в виде молодого месяца, с лицом импозантного мужчины. А ржавый гвоздь, шляпку которого я едва не оторвала кусачками, покоится в ящике прихожей. В прозрачном пакете. Это все, что осталось от моего мужа, утешившегося с дочерью моей лучшей подруги. И, скорее всего, я все -таки выброшу этот гвоздь в мусор, как воспоминания о вполне удачном прошлом, омраченном тройным предательством.

Вот только медная морда крючка, каждый раз, как я сдергиваю с него полотенце, яркой вспышкой гонит ко мне образ несчастного дворника с соседнего дома. А мои руки так и чешутся, содрать крючок и вернуть эту игрушку немому Герасиму.

И, наверное, я наведаюсь в обычный строительный магазин за новенькой вешалкой, без этого шлейфа воспоминаний, ранящих мою тонкую психику.

21.10.2020

Олечка ревностно глянула на эту хныкающую собачонку в руках ее встревоженной хозяйки, беспрестанно целующей той мордочку и выдала пленку с описанием перелома лапы. Хозяйка, дамочка за пятьдесят, в стильной шляпке и потертой норковой шубке, рассыпалась в благодарностях и сунула Олечке в карман халата деньги. Олечка смущенно улыбнулась. Сюда, в рентген кабинет лаборатории института травматологии и ортопедии посторонним был вход воспрещен. Заходили лишь свои, по звонкам. Дамочка эта наведывалась сюда уже вторично. Ее собачка мелкой породы упала в лестничный проем, застряв между этажами- это так муж дамочки неудачно вывел псинку на прогулку. И теперь эта дамочка снова мучала Олечку опасениями: срастется ли лапка у Габи после повторной операции и не будет ли она хромать.

Было начало седьмого. Олечка накинула пальто и выпорхнула из кабинета. Проходя мимо лаборатории она видела, как Доктор Костюченко, засучив рукава выше локтей, мыл тщательно пальцы. Олечка хотела прошмыгнуть мимо незамеченной. Но доктор окликнул ее и уведомил, что Жоре не требуется назначенный ранее рентген. Он уже отработанный материал. Так что в понедельник Жору в утиль…

Олечка кивнула доктору и заторопилась из здания лаборатории. Она хотела выйти на улицу через парадное. Но, секунду подумав, свернула налево и пошла на задний двор.

Всегда, когда Олечка шла мимо него, он пожирал ее глазами. И в этих глазах его, грустных и обреченных, вспыхивала надежда.

И вот теперь Олечка на секунду останавливается перед ним и тянет ему печенюшку. Он сглатывает угощение, не прожевав его и не сводя взгляда с благодетельницы. Он большой лохматый, на длинных ногах. Метис, цвета овчарки, в генах которого перемешалось, должно быть, не одно поколение дворняжек. Он еле держится на слабых лапах. Его хвост, безвольно касаясь пола клетки, едва шевелится в приветствии. И кажется, что в его теле живыми остаются только глаза. Они буравят ее той нечеловеческой притягательной силой, из-за которой Олечка потеряла покой.

Олечка дотрагивается до его лба кончиками пальцев и, стыдливо пряча свои глаза, шмыг-шмыг к выходу и на улицу.