Тоня наливает себе водки, Алекс подает ей соленый огурчик. Она едва сдерживает слезы, ее голос меняется, хрипит и она рассказывает дальше. С полковником она рассталась, не смогла жить дальше. Да, он быстро утешился со своей секретаршей. А Тоню отселил вот в эту однушку. О нем она больше ничего не слыхала. Вычеркнула из памяти. И лишь под чарочку водочки, да под теплый разговор, вот вдруг и вспоминает. А сын ее сейчас был бы в летах Алекса. И Тоня притягивает голову Алекса к груди и целует его в макушку.
Мы с Алексом тоже обнимаем Тоню. У Алекса дрожит слеза на глазах. И мне понятно это. Мать для него-святое. Она для него Матушка. Когда Алексу было 12 лет, матушка возвращалась домой с работы. Но колесо грузовика сорвалось с оси и, влетев ей в голову, распластало на земле…
Отселившись в эту квартиру на Кутузова, Тоня сразу нашла себе занятие, первое, попавшееся. И ушла в него с головой. Работала на киностудии, в охране.
Я сразу начала допытываться у нее. Что за киностудия? Мосфильм? Имени Горького? Каких актеров она видела? Тоня ускользнула от прямого ответа, деталей не стала раскрывать. Киностудия, обычная. Мало известная.
А как – то Тоня, очень подшофе, проговорилась. Я сразу и не поняла. Но Алекс мой, выросший в поселении с зоной особого режима, сообразил мигом, что это была за киностудия. С рецидивистами-полосатиками.
А Тоня работала на этой «киностудии» контролером. Долго работала. А потом дослужилась до целого Полковника.
Мы с Алексом молча слушаем Тоню. Про ее артистов. А Тоня, пьяненькая, сползает с кресла на пол паркетный и отчаянно тянет песню: «Любовь нечаянно нагрянет…»
А потом, мне так искренне и говорит.
– Полковник! А ты веришь в любовь с первого взгляда?
Мы с Тоней перезваниваемся. Она очень одинока.
А я вот, бесстыжая, увезла домой Алекса, к которому Тоня прикипела душой.
Мы, конечно, Тоню тоже полюбили. И нам ее не хватает. Любовь, она странная штука. Она ж нечаянно нагрянет…
Вот кончится карантин, и тогда мы позовем Тоню в Киев и снова заживем дружной семьей. И пусть она поет про любовь и рассказывает Алексу о своей киностудии.
14.01.2021 Киев-Москва
Ржавый гвоздь, на котором висит полотенце в ванной, – это все, что осталось от моего мужа, сбежавшего к дочери моей лучшей подруги. Абсолютно все свои вещи и часть общего имущества муж тайно вывез на машине, когда меня не было дома. Каждый раз я с досадой обнаруживаю недостачу: синее одеяло, норковый жилет, светильник, в виде обнаженной нимфы, часы, говорящие с китайским акцентом, кресло-качалка, надувная лодка… Видать, новое гнездышко с молодой женой требовало уюта, и муж старательно позаботился об этом. Очевидно, возрадовалась за зятя-добытчика и новая теща моего мужа, бывшая моя подруга.
Гвоздь все время цепляет полотенце и ему давно надо бы сделать замену. Купить нормальный крючок. Но этот гвоздь, второпях и временно вбитый моим мужем, был для меня так же дорог, как и воспоминания о прошлой, вполне удачной жизни, хоть и омраченной тройным предательством. И я даже оправдываю мужа. Оставив за собой выжженное поле, кроме этого забытого гвоздя, он таким образом напоследок позаботился и обо мне. Зачем волновать брошенную жену!
Но каждый раз, срывая полотенце, я попадаю в вспышку прошлого, что ржавым гвоздем царапает мою израненную душу.
Иногда я полна решимости. Хватит таскать за спиной рюкзачок с дерьмом воспоминаний! Что за мазохизм! Но рука моя, вооруженная гвоздодером, застывает над шляпкой гвоздя.
Нет! Не могу. Пусть пока будет так. Это же его единственный след в моей жизни.
Утром я выхожу на прогулку с Тузиком. Пес, пылесося носом асфальт, тянет меня в кусты соседнего дома. А там дворник сгребает осеннюю листву и утрамбовывает ее в самодельную тележку из досок. Я часто вижу этого парня, с медицинской маской во все лицо. И мне всегда хочется ему сказать, что на свежем воздухе маска не нужна. И вот сейчас я направляюсь к нему именно с этим благим советом.
И тут мой взгляд выхватывает на тележке с листвой красный бант. Но не бант тут главный фигурант. Бант этот висит на… роскошном антикварном крючке. Я рассматриваю крючок. И я в щенячьем восторге. Крючок в виде молодого месяца, с лицом импозантного мужчины. Из меди, с благородной патиной. Прикручен на двух болтах к тележке из досок.
– Продайте мне эту штучку! – говорю я, ощупывая крючок и нахально уставившись на парня.
От неожиданности парень замирает и его грабли, с падающими с них листьями, застывают в воздухе. Он не отказывает мне и не дает согласия. Он молча читает мое лицо.
Читать дальше