Арсен Аветисов - Небесный перекресток. Уйти, чтобы вернуться

Меня встречали двоюродные братья. Объятия, возгласы, одобрительные похлопывания и дежурные шутки относительно моей комплекции:

– Там у вас что, вообще кушать нечего?

Раскаленный асфальт трассы в сторону города. Автомобиль свернул на мост, перекинутый через ущелье реки, и в зеркале заднего вида замелькал темно-охристый коньячный завод. Спереди начало накатывать серое базальтовое здание бывшего завода шампанских вин, а слева неожиданно нависли непривычные белые новостройки. Я попросил братьев подъехать к дому деда. Точнее, к тому месту, где когда-то был этот дом. Братья переглянулись, машина нырнула в переулок между новыми башнями и остановилась почти у самого края ущелья. Я ступил на плавившийся асфальт, огляделся. Да, точно. Именно здесь раньше и был наш дом. Неужели я сказал «был»?..

Я учился, наверно, в классе восьмом, когда мы начали строить дачу в районе Аралера. «Мы» – это неточное определение: строил ее отец. Строил он то, что дачей в современном представлении можно назвать с большой долей условности – это был добротный загородный дом, хоть он и возводился на шести сотках. Занимая серьезную должность руководителя инженерной службы Центрального района, отец мог и не ограничиваться этими шестью сотками. Но он был убежден в бескомпромиссности действующих законов, и всю жизнь это было причиной бесконечных споров между ним и его братом Левой. И не только братом – его понимание справедливости время от времени отражалось и на мне. Когда я был подростком, вершиной моды была стоившая немалых денег кожаная куртка. На мои просьбы приобрести ее для меня отец спокойно отвечал:

– Это неправильно. Не у всех есть возможность купить такую куртку. Как это будет выглядеть со стороны? Разве это справедливо?

– Да, но у нас ведь есть такая возможность, – настаивал я.

– У нас всегда есть только одна возможность – оставаться справедливыми. Все остальные возможности как приходят, так и уходят, – завершал дискуссию отец.

Так вот, строительство на этих шести сотках велось по привычным для того времени алгоритмам и ритуалам. К примеру, завоз материалов на стройплощадку считался событием, на котором должна была присутствовать вся мужская половина семьи. Вот и в этот раз отец сообщил мне, что завтра должны привезти кирпичи, и попросил меня там быть. Но именно в это день я планировал быть в другом месте.

Курорт Агверан, расположенный недалеко от Еревана, был модным местом молодежного времяпрепровождения. Сейчас даже и не вспомнить, чем конкретно мы там занимались, но почему-то это место было невероятно популярным. На следующий день, как и планировал, я с большой компанией друзей поехал в Агверан. И не то чтобы я забыл просьбу отца – я просто не оценил ее значимость. Значимость этой просьбы не столько для строительства как такового, а именно для него.

Если в моих отношениях с отцом и возникали конфликты интересов и обязательств, то я привычно их решал через маму. Благо у армянских матерей всегда особое отношение к сыновьям, как это и принято у древних народов. Дипломатия мамы была простой, формулировки убедительны и немногословны. Она безупречно выдерживала давление со стороны отца и всегда аккуратно сглаживала его эмоциональные заявления в мой адрес. Но в этот раз все складывалось не так…

– Где твой сын?! – возмущенно спросил отец. В такие минуты я становился исключительно сыном своей матери, и, по-моему, маме это было даже приятно. Она чувствовала определенное удовлетворение и гордость. – Как он мог в такой день уехать? Я ведь просил его помочь мне, – продолжал отец, – разве я когда-нибудь мог так поступить со своим отцом?

Мой отец был самым младшим в семье. Его сестра родилась в 1934 году, в 1936-м на свет появился его брат – дядя Лева, и, наконец, через два года уже мой отец – Рафаэль. Мой дед Седрак был человеком военным и, по всей видимости, с молодости отличался высшей степенью дисциплинированности, стараясь строго соблюдать двухлетние интервалы между рождениями детей.

Дед Седрак был известный в республике человек, и не только потому, что в 1945-м он был военным комендантом Еревана. История его жизни после многочисленных ее пересказов в детстве представлялась мне настолько знакомой и привычной, что больше походила на домашнюю реликвию. Ты понимаешь, что это важно, но не до конца осознаешь ее истинную ценность.

Я медленно направился к тому месту, где стоял наш дом. В просвет между новыми высотками без особого интереса смотрел Арарат. В Ереване он виден почти отовсюду. Помнил ли дед, какая она, гора с той стороны? Вряд ли такая белоснежно-задумчивая и спокойная, как с этой.