Володимир Шарапов - Данькино детство

Его судьба была по-своему совершенно уникальной. Родился он в сельской местности где-то под Одессой. Все его предки работали мясниками, начиная от времен Ивана Грозного и кончая эпохой царствования незабвенного Леонида Ильича. Мы, городские жители, можем сколько угодно высокопарно насмехаться над этой непонятной нам профессией или брезгливо морщиться. Но люди, которые хоть что-то понимают в жизни, придерживаются совершенно иных взглядов.

Отец нашего Мясника, разумеется, тоже работал мясником и был одним из самых уважаемых и обеспеченных людей среди односельчан. В отличие от нас с вами, он прекрасно знал, кем работали все его предки в любом поколении, тем более, что в данном случае это было не так уж и сложно. И еще он знал, что семейная традиция не должна прерваться и что он покроет себя несмываемым позором, если хотя бы один из его сыновей не продолжит дело жизни предков к вящей радости воинствующей секты вегетарианцев и сыроедов.

Казалось бы, судьба полностью ему благоволила. Его младший сын, наш Мясник, с семи лет уже научился крепко держать топор и разделочный нож в своих маленьких ручонках. Отец его, и сам прекрасно разбиравшийся в анатомии крупного и мелкого рогатого скота, отдал мальчика на обучение своему старому отцу, который, кроме всего прочего, был известным знахарем и костоправом. Тот с азартом принялся посвящать любимого внука в анатомические тонкости баранов. Так сказать, разбирали их по косточкам за неимением других достойных этого дитяти игрушек. К восьми годам юное дарование уже прекрасно разбиралось в анатомии, а по части умения разделывать туши превзошло самого учителя. Говорят, что всего трех-четырех ударов топора юному вундеркинду было достаточно, чтобы вся туша распадалась на куски. Опытные мастера только диву давались и потихоньку осеняли себя крестным знамением. Отец был счастлив. На местных ярмарках он заставлял сына разыгрывать настоящие спектакли. Мальчику завязывали глаза, клали перед ним целую тушу, и на глазах многочисленных зрителей он несколькими филигранно точными ударами топора разделял ее на все составные части. Со стороны это выглядело как настоящая магия. Иногда, чтобы придать действию еще и театрального драматизма, на тушу сверху клали маленького полуслепого котенка. Говорят, что ни один котенок ни разу не пострадал при этом кровавом спектакле.

Наблюдая за необыкновенными успехами своего гениального сына, отец рисовал в мечтах для него самое светлое будущее. Но всем надеждам скоро пришел неожиданный конец. Юное дарование, к его несчастью, как все нормальные дети, ходило в школу. И вот однажды на уроке литературы детям задали читать рассказ Антона Павловича Чехова «Каштанка». Рассказ этот произвел на мальчика впечатление, сравнимое разве что с землетрясением. Он ведь раньше никогда не задумывался над тем, что животные так же, как и люди, способны чувствовать физическую боль и испытывать душевные муки. И – самое ужасное – они, оказывается, прекрасно осознают все, что с ними происходит, и способны это как-то осмысливать на свой манер…

Мальчики кровавые в глазах царя Бориса ничто перед муками юного подростка. У него в глазах были целые стада невинных агнцев, которых он успел разделать за свою недолгую жизнь. Он представлял, как они, прежде чем попасть под его безжалостный топор, мирно паслись на лугу, безмятежно радовались своему простому бараньему счастью, подставляли мохнатые бока солнышку, мирно жевали травку и, наверное, философствовали о чем-то в своих простых и добрых бараньих душах…

Нашего Мясника начали грызть совсем недетские муки совести. Отец его по этому поводу наверняка думал, что некоторых великих русских писателей как можно скорее следует навсегда исключить из школьной программы, чтобы на корню пресекать подобные прецеденты. Иначе рано или поздно все мясокомбинаты остановятся из-за отсутствия желающих там работать, и ему самому останется продолжать любимое дело разве что в качестве хобби.

Потом, в довесок к Чехову, на Мясника обрушился Сергей Есенин с его душещипательным описанием того, как в зимней проруби утопили щенков несчастной деревенской собаки, и слезы из ее безутешных глаз падали золотыми звездами в снег. И самой последней каплей, переполнившей чашу сострадания, стал рассказ Льва Николаевича Толстого о посещении им тульской скотобойни. После этого Мясник напрочь отказался есть мясо и даже близко подходить к разделочному столу.