Николай Борисов-Линда - Грани выбора. Сила характера против силы обстоятельств

Смех повторился. Совсем рядом, напротив, спускались к берегу двое. Он и она, оба в военной форме. Он офицер, высокий, с закатанными по локоть рукавами камуфляжа, с автоматом за спиной, поддерживал её за руку и что-то говорил. Она без оружия, небольшого роста, круглолицая, с короткой стрижкой, смеялась счастливо и беззаботно.

Никита смахнул капельки воды с лица и облегченно вздохнул: «Чуть не влетел. Надо уходить». Он последний раз окинул взглядом место своего скоротечного отдыха и уперся взглядом в сиротливо прислоненный к камню «калашников». «Сатрап» был на виду, и не заметить его пришедшие просто не могли.

– Мать вашу с мёдом, – выругался про себя Никита. – Что? Другого места не нашли любиться? – Он сплюнул, напряженно всматриваясь. Указательный палец механически перевел «калашников» на одиночный бой.

– Лука! Лука! – девушка испуганно остановилась, показывая на автомат. Никита выстрелил, не целясь, от живота. Офицер от неожиданности присел, запустив руку за спину.

Пуля попала в девушку. Она запрокинулась головой, словно кто-то ударил её снизу в подбородок, и рухнула, увлекая за собой офицера. Вторая пуля угодила офицеру в висок. Он, так и не поняв, что произошло, уткнулся лицом в речную гальку.

А вода журчала. Так же светило солнце и пели птицы.

– Мать вашу! – Никита подошёл, закинул за спину «Сатрап». Пригоршней набрал воды, плеснул на лицо, шею. – Мать вашу, – с досадой повторил он.

Никогда ещё ему не было так гадко. На убитых смотреть не хотелось. «Никто вас сюда не звал!» – он хотел было уйти, но стон остановил. Никита подошёл. Офицер смотрел стеклянным глазом куда-то сквозь него, далеко, в вечность. Стонала девушка. Никита поднял её на руки, отнёс на ровное место. Достал нож, разрезал камуфляжную куртку. Пуля прошла выше левой груди под самой ключицей навылет. Ранение оказалось не опасным. Никита перевязал рану. Он смотрел на маленькую белую грудь хорватки, на красивые, словно резные губы, трогал каштановые волосы, а к горлу подступали спазмы.

– Лука? – губы девушки дрогнули. – Лука?! – Глаза распахнулись в ужасе. Она рванулась, вскрикнула от боли и, ещё больше посерев лицом, опала.

– Не дёргайся, перепёлочка, не дёргайся. Через день-два в классики играть будешь. Я сейчас… ухожу. Знаю, что нельзя тебя живой оставлять… но ты баба. А я русский. Мы всегда от сердечности своей страдаем. Вот только ума никак не приложу, как я в тебя не попал, как не шлепнул. – Никита встал. – Никита меня зовут. Запомни, Ни-ки-та. Крестник твой, мать твою… Да и так до смерти не забудешь.

Хорватка смотрела испуганно.

– Ну, ладно, перепёлочка, домой, кужди, кужди тебе треба ехать… путовати, треба путовати кужди. Не фиг по чужой земле шакалить. А твой, – он мотнул головой в сторону офицера, – сам виноват… сам крив… война идёт… рат, рат, а ему любви… волети захотелось, пижон, – и сплюнул. – Сейчас за тобой твои прискачут, небось услыхали. А мне пора. Тоже домой… кужди надо.

Он повернулся и быстрым шагом зашагал по берегу. Поздним вечером Никита вышел к условленному месту и обнаружил, что перейти к своим не сможет, что три последних километра для него равносильны расстоянию до Луны. Войска были в движении и нарушили тайную коммуникацию переходов.

Только на четвертый день, после нескольких стычек с хорватами, где чудо да «бронник» спасли его, фортуна, как показалось Никите, наконец-то склонилась к тому, чтобы выпустить из этого мешка. Грязный, заросший щетиной и ободранный, он вышел в небольшую долину между гор. Дорога упиралась в сербскую деревеньку, и, по всем его расчетам, до своих было рукой подать.

В деревне несколько домов горело, слышалось дикое мычание коров, крики людей. Вдруг он увидел цепи хорват.

– Что за чёрт? Кого они шарят? – Никита осмотрелся. Да нет, не может быть такого. Обожгла догадка. Это же за ним. Его обложили. Он рванулся назад к лесу. Поздно. О! Если бы был вечер. Мозг работал лихорадочно, умирать в планы Никиты не входило. Не за этим он сюда приехал добровольцем из России.

Пригнувшись, Никита побежал в долину. Ничего, он выдержит, он выносливый. Не в таких переплетах бывал, и жив. Ну, «Сатрап», выручай, родимый.

Окружавшие распались, им теперь незачем было идти цепью, его видели. Никита бежал по давно не паханному полю – местами бурьян достигал груди – и думал, что это даже хорошо, что поле. Они, по-видимому, хотят взять его живьем, на этом и надо сыграть.

Хорваты шли, словно загонщики на зверя, громко крича, свистя и улюлюкая. Глупые, они забыли, с кем имели дело. Никита остановился, задержал дыхание и как на стрельбище вскинул автомат: та-та-та-та… несколько маковок в касках споткнулось не по своей воле, остальные попадали в целях безопасности.