Юрий Меркеев - Бокс и рок-н-ролл. Семь правдивых историй, рассказанных под спирт и рок-н-ролл

– Хрен с ним, с этим генералом. Не верю я Клавке. Прости меня. Голова сейчас взорвется, а скоро на судно. Рай, а Рай? Сходи за пивом.

Мама прощала. После пива он оживал и уходил из дома.

В выходные дни с утра до вечера возился в гараже с машиной, приходил уставший, чумазый, веселый, и рассказывал, как ловко он приручает диких собак, живущих стаей на пустыре близ гаражного массива.

– Брошу вожаку косточку и жду. Долго жду. Час или два. Подходит, понюхает и смотрит, когда отойду. Шаг назад сделаю. Вожак вперед. Косточку в зубы и стремглав от меня. Теперь дает уши потрепать. Дрессировка.

Через месяц отец уходил в рейс, а когда возвращался, в семью приходил генерал. И снова ревность, сплетни и разрушения.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды отца не выпустили в рейс по медицинским показателям. Дали ему инвалидность.

Он пропадал в гараже среди соседей-собутыльников и собак.

Почему-то обострения болезни всегда начинались весной, и тогда генерал влетал в открытую форточку вместе с запахами талого снега и продолжал разрушать семью.

Отец умер, не дожив до семидесяти лет. Несмотря на то, что его не раз лечили в лучших республиканских психоневрологических клиниках, генерал из его испорченного сознания так и не вышел. До самой смерти.

По вечерам он любил забираться в горячую ванну прогреть косточки, а мама боялась, что он там заснет и не проснется.

– Валентин, ты не спишь? – испуганно восклицала она, стоя у двери в ванную комнату. – Не засыпай. Захлебнешься. И дверь не закрывай. Чтобы мы с Лешкой тебя смогли вытащить.

– Не мели чепухи, женщина, – раздавался густой сочный бас слегка хмельного отца. – Моряки в корыте с водой не тонут. Ну что, твой генерал? Не приходил больше? Чай, на погосте лежит. Крыса тыловая. Лешка, ты знал, что мамин генерал во время войны служил на складах? Ха-ха-ха!

– А если сердце откажет, что я-то без тебя делать буду? – голосила мама. – Не было никогда генерала. Сам ты его придумал. Ревнивец. Всю жизнь терпела.

– Похоронишь меня на Верхнем кладбище. А тебя Алексей рядом со мной положит. Схоронишь, Алексей?

– Схороню.

Отец как в воду глядел. Однажды он залез в горячую ванну и заснул, сердце не выдержало. Мы похоронили его на Верхнем кладбище, как он хотел. Мама пережила его ровно на один год.

Была весна. Я прогуливался вдоль свежих могилок. Вспомнил почему-то генерала, который появлялся в нашей семье именно весной.

Посмотрел на могилки рядом с моими родителями. На одной из них заметил фотографию полного рыжего мужчины в генеральской форме. Усмехнулся с горечью, и устало побрел домой.

Доктор Сопронов был «неправильный» психотерапевт.

Во-первых, он не носил бороды, гладко брился, душился цитрусовым одеколоном, эмоционально общался с пациентами. Был начитан, обожал зарубежную литературу, знал наизусть множество стихов.

Во-вторых, вежливостью покорял младший медицинский персонал, дружил с санитарами и медсестрами. Терпеть не мог чопорности и высокомерия в профессии.

В-третьих, строил отношения с больными не как с заключенными в клетку собственного безумия, а как с друзьями, временно потерявшимися в сложном пространстве жизни. В лечении помогал пациенту самому осознать шаткость положения, утверждал его в вере в свои силы, возможности и давал надежду. Поэтому он вызывал восхищение у одних коллег и зависть у других.

Про него нельзя было сказать свой парень , потому что для этого он был чрезвычайно интеллигентен, что создавало своеобразную дистанцию между ним и другими людьми. И, тем не менее, он был именно своим парнем .

Ему было под сорок, мне двадцать два. Я работал санитаром в приемном покое, он заведовал первым женским отделением.

На работе мы пересекались редко. В основном, в приемном покое во время суточных дежурств.

Как-то ночью привезли студента, который пытался покончить с собой.

Залил в общежитии кафельный пол кухни кровью, кричал, что из-за его маленького роста не может познакомиться с девушками. А девушка ему очень нужна. Исполосовал с визгом свои руки ножом, дождался скорой помощи и безвольно сдался санитарам.

Перебинтованный студент выглядел подраненным воробушком, хотя накануне истребил в общежитии столько собственной крови, что натурально походил на пьяного мясника с рынка. Теперь юноша был обескровлен и жалок.

– Я не могу, – тревожно шептал он. – Не могу я.

– Теперь подробнее. Что вы не можете?