Алина Макеева - Может, кофе?

Я включила компьютер, нашла папку с музыкой, включила какую-то песню, легла на диван. Смотрела в потолок, слезы подступали к горлу.

Музыка была очень медленной, скучной, женский вокал что-то тихонечко завывал плаксиво. Расплакаться под это казалось слишком унизительным.

Я встала, сменила песню. Легла. Мужской громкий хриплый голос и бешеная мелодия где-то на заднем плане. По пути на работу я любила послушать что-нибудь подобное в плеере. Но явно не это мне было нужно в тот момент.

Я пролистала всю музыку, что была на моем компьютере. Идей не оставалось, и я бросила в плейлист папку, которую ты скидывала мне на первом курсе. И которую я так ни разу и не открыла до того момента.

– А, я помню, – Вика, слушавшая очень внимательно, практически не дыша и не шевелясь, оживилась, – На первом курсе я увлекалась совершенно не попсовой финской группой «WHY», в первую очередь из-за их вокалиста. Он был, в моем понимании, просто офигителен, а его голос сводил с ума… Позже вокалист мне разонравился как мужчина, но что касается самих песен, текстов и музыки… Можно действительно считать их песни моей единственной настоящей любовью на всю жизнь… Так что было дальше?

– Для меня тот день и тот час стали поворотным моментом и точкой отсчета.

Я всегда считала себя сильной. С чего я вдруг когда-то так решила? Что вообще означает быть сильной? Не плакать, когда тебе плохо? В тот момент мое состояние казалось мне слабостью. Мне так хотелось выплеснуть уже куда-то эмоции, закричать или зарыдать. Но что-то сдерживало. Сдерживали какие-то рамки, которые я сама себе поставила, в которые я сама себя втиснула. Я была настолько слаба, что стыдилась показать даже самой себе, что вся сложившаяся ситуация причиняет мне боль.

Мы не жили вместе уже почти три месяца. А осознание того, что брак в итоге будет разрушен и расторгнут, и никак спасти его не удастся, начало зарождаться еще за полгода до этого. То есть на тот момент уже практически год я жила с мыслью, что мне с этим мужчиной точно не по пути. Я думала, что смирилась с этой мыслью, сжилась с ней и привыкла к ней. Но когда муж написал мне смс, когда сообщил, в какое время ждет меня у ЗАГСа для подачи заявления на развод, боль начала разливаться по всему телу. Он даже не захотел мне позвонить! Он написал мне несколько цифр и пару слов! Все! Осознание того, что семьи у нас не вышло, что теперь я одна, что всем планам на будущее не суждено сбыться, теперь возникло передо мной практически в виде чего-то осязаемого. Теперь это происходило в реальности, а не только в моей голове.

Я знаю, что в ту ночь, когда Дима вернулся и застал меня спящей, он окончательно решил все для себя. Он тоже понимал, что наши отношения настолько изменились за последний год, что разглядеть в них прежнюю любовь сложно. И что прожили мы этот год, цепляясь не за то, что происходит на самом деле, а лишь за воспоминания. Воспоминания о том, как раньше было хорошо, как сильно мы любили, как больше хотели отдавать друг другу, чем брать. Теперь все стало иначе. Ему не хватало от меня многого. Нежности, любви, ласки, доброты. А я не могла больше давать ему это в том объеме, что раньше. Я была измотана скандалами. Дима понимал, что и сам во многом виноват. Понимал, что своим вздорным характером, своим нездоровым перфекционизмом, своими попытками сломать меня и переделать под себя, своей беспочвенной ревностью, понимал, что всем этим он просто иссушил меня. У меня не осталось больше сил на эмоции в его адрес. Бесконечно повторяющиеся ссоры по одним и тем же поводам, бесконечно повторяющиеся обещания больше не расстраивать друг друга одними и теми же вещами, это все не давало надежды на изменения к лучшему. Я устала повторять одно и то же, я устала слушать одно и то же. Я потеряла к жизни интерес, потому что вся жизнь превратилась в день сурка. Исчезло ощущение того, что я живу, а не просто существую. И это казалось парадоксальным, потому что, казалось бы, рядом был любимый и любящий человек. Я не сомневалась в том, что мы друг друга все еще любили. Вот только любовь наша преобразовалась в какую-то чудовищную смесь раздражения, садизма, мазохизма, страдания, взаимозависимости. Но с каждым днем росло и безразличие. С одной стороны, это пугало, потому что означало, что любовь начинает умирать. С другой стороны, это чувство радовало, потому что оно похоже на спокойствие. Мне ужасно надоело нервничать. Диме тоже. Скандалы нас выпотрошили и высушили.

Нам обоим так хотелось жить и радоваться тому, что у нас есть: семья, будущее… Но никак не получалось. То, что должно было радовать, удручало, потому что перестало вписываться в понятие счастья. Дима считал, что семья должна быть не такая, жена должна быть не такая, любовь должна быть не такая. Идти домой после работы ему не хотелось. В общем-то, как и мне. Я тоже представляла себе иначе понятия и семьи, и мужа, и любви. Дима требовал больше ласки. Именно требовал! Я хотела больше понимания с его стороны. И не получала. Мы не могли договориться. Мы перестали слушать друг друга. Любая мелочь становилась поводом к тому, чтобы переругаться, обвинить друг друга в плохом отношении, в неуважении, в несоблюдении интересов друг друга. Договариваться мы разучились окончательно. Может, раньше и умели, но это было когда-то давным-давно, как будто в прошлой жизни или в другом мире. Компромисса мы больше не могли найти, а если честно, то даже и не пытались. Каждый знал, что то замечание, которое он собирается сделать своей половине приведет к одному исходу – к ссоре с обвинениями друг друга, с припоминанием старых ошибок, вчерашних, недельной давности, месячной, годичной… Поэтому тот, кто хотел сделать замечание другому, либо изначально вел себя агрессивно, занимая позицию нападающего, либо пытался промолчать, спрятать обиду глубоко в себя. Но сдержанная речь, холодный взгляд, обреченный вид сразу выдавали, и доброе намерение не начинать скандал, было однозначно обречено потерпеть неудачу.