Анна Пашкова - Бог его имя

Сейчас мне кажется, что во времена нашего детства цвело одно бесконечное лето. Уже в мае плодовые сады начинали изнемогать от пьянящего запаха, нашествия пчёл, ос и шмелей. Сирень росла на месте старого полуразрушенного кладбища. По надгробиям скакали дети. Могилы были заброшенными и заросшими. Те, кто мог ухаживать за ними, давно и сами лежали рядом. Для нас это были не больше, чем просто камни, но на некоторых ещё можно было разглядеть имя, годы рождения и смерти. Один такой камень мы со Шмуэлем всегда обходили стороной. Это была могила священника местной церкви, расстрелянного в советские годы. Торжество зла внушало нам страх. Всего, что могло потревожить какого-либо бога, мы старательно избегали.

Шмуэлю было тринадцать лет, а мне – девять, когда старик впервые пустил нас внутрь.

Голубятня стояла за высоким забором, поэтому всё, что нам оставалось, – любоваться на неё издалека. Но старик заметил, что мы приходим, и не просто приходим, а стоим ближе, чем остальные. Мы делали это дерзко, всем назло. Шмуэль от злости, что моя сестра не отвечает на его письма, а я – оттого, что он писал их не мне. Я знала их содержание наизусть, оно было банальным. Разумеется, все их я распечатывала и читала. Я могла бы сжечь их, никто бы никогда не узнал. Но благородство книжного червя мешало мне пасть настолько низко, поэтому я просто читала, подставляя своё имя, и изнемогала от жестокости сестры. Я не пережила бы их романа! Но всё-таки меня злило, что она совсем не отвечала Шмуэлю. Как она могла сдержанно здороваться с ним на лестничной клетке, когда прекрасно видела – при виде неё он делается совершенно белым, и я, чуткая к чужому несчастью, боялась, что однажды он умрёт от этой любви.

Я даже не ревновала Шмуэля, потому что он был моим. Он был моим, и это было всем ясно. Лене, старику, голубям… Всем на свете, но только не ему самому. Его любовь была мне нужна, и я не думала о том, что её может не быть. Пусть не сейчас, но потом, когда наступит время. Когда мы переступим порог голубятни и что-то свершится.

Однажды, когда пора было возвращаться домой и мама Шмулика уже позвала его из окна, старик впервые раньше обычного закрыл дверь голубятни и остановился прямо напротив нас. Я хотела бежать, но Шмуэль словно врос вместе со мной в землю. Он крепко держал меня за руку, и под этой властью я словно оцепенела. Мой мир сузился до границ нашего рукопожатия. Нашего негласного союза. Старик подошёл к нам.

– Опять вы? Что вам здесь надо?

– Мы хотим… – голос Шмуэля был твёрд, но я знала, что ему страшно. – Мы хотим смотреть голубей.

Старик пристально посмотрел на меня, потом на него. Щёлкнула задвижка, он открыл калитку.

– Заходи, – сказал он, – и девчонка твоя тоже.

Шмуэль сделал первый шаг внутрь, я же оставалась стоять на месте. Меня обдало жаром. Старик был первым, кто сказал про меня Шмуэлю то, что должен был сказать ему его бог: «Твоя девчонка». Я принадлежала ему, а он мне. Сомнения в этом были оскорбительны. Старик вёл нас по тропинке через заросли сирени. Вперёд, к голубятне. Мы много раз фантазировали о том, какая она внутри. Я утверждала, что у каждого голубя есть своя маленькая комната с кормушкой и жёрдочкой, Шмуэль – что особые привилегии только у белых голубей, потому что они всегда возвращаются назад.

Изнутри голубятня выглядела гораздо просторнее, чем снаружи. Там были и насесты, и клетки. Сейчас голуби летали свободно и переполошились, увидев нас. Мы стояли зачарованными, в нос ударила нестерпимая вонь от птичьего помёта, голуби, возмущённые нежданными гостями, издавали странные утробные звуки.

– Смотри, – сказал старик Шмуэлю, – сейчас я дам тебе «махалку», а девчонке твоей вон тот мяч.

Я ждала, что Шмулик возразит. Вот сейчас он скажет: «Это не моя девчонка. Это – Анька, мой друг, а я люблю её сестру. Её красивую сестру, которой неинтересны голуби». И старик его осудит: «Как можно любить такого человека?». Впервые мысленно я позволила себе быть против Шмуэля, не на его стороне, и испугалась этого, даже успела отругать себя. Но Шмулик промолчал.

– …Сейчас ты заберёшься на крышу, я дам лестницу и открою окно, встань там с махалкой. Я покажу, как её вертеть. Когда будешь готов, дашь девчонке знак, она бросит мяч. Он начнёт подпрыгивать, голуби вылетят и будут летать за махалкой. Если один улетит – не бойся. Он у нас – беглец, всегда куда-то летает.

– Он вернётся? – я знала, о каком голубе речь, и наконец решилась подать голос.