Дима Керусов - Джерри, Тыква, Нострадамус и другие жители села Васильевское

И мы бредём по полю…

– Жизнь прожить – не поле перейти… – донеслись до меня мысли Джерри.

И мы бредём дальше… по полю…

Когда мы шли к дому… там, знаешь – мост через речку. Между полем и деревней протекает речка, в которой раньше жили и щуки, и даже сомы… Речка-то раньше была извилистая, со множеством заводей… Но… люди решили навести порядок – выпрямили речку, чтобы высвободить землю от кустарников у затонов, увеличив полезную площадь для посевных работ… и чтобы учудить такую ирригацию, о которой можно было отрапортовать вышестоящим организациям и… Короче, речку выпрямили, и щуки, и сомы из неё ушли… чтобы не мешать прогрессу… Они ж – рыбы бессловесные – не знали, что через несколько лет в этой стране намылятся строить капитализм… так же неумело, как неудавшийся социализм… И всё опять зарастёт быльём, как и до соцпреобразований, до никому неведомых санкций и мифических импортозамещений…

Вот…

Джерри просунул морду сквозь перила и долго смотрел на речку:

– Ирригация лишает наши организмы мудрой молчаливости рыб. Помнишь, как вы смеялись над теми горлопанами, которые: «Политику партии и правительства поддерживаем!». А? Теперь то же самое, но смеяться забыли… Жаль, что ушла мудрая молчаливость…

– Джерри… я не понял, ты что – решил освоить услужливую должность политического обозревателя? Тут тебе надо держать нос по ветру – для радости сахарным косточкам… Если ж против ветра, то… придётся довольствоваться водицей из луж, оставшихся после слёз пенсионеров, пролитых вследствие социальной неуклюжести невытанцовывающегося капитализма…

Джерри внимательно посмотрел на меня, наклонив голову, приподняв уши и округлив глаза до предела изумления. Он всегда смотрел на меня так, когда я думал ему какую-нибудь слишком умную глупость.

– Гм… гм… мнда… хм…

Я, как обычно, остановился на мосту и присел отдохнуть на высокий поребрик.

А Джерри привычно осматривал речку и лес, высунув голову сквозь перила, стерегущие дерзновения навернуться с моста… Потом Джерри подошёл ко мне и положил свою рыжую морду на колени. И мне захотелось… захотелось ему рассказать…

– Ты знаешь, я сегодня почувствовал себя псом. Я вдруг почувствовал, что я – совсем другой… Другой… И мне себя никому не объяснить… Мне не объяснить себя…

Грустно… И одиноко…

Они стараются привязать меня к своим определённостям, которые им кажутся незыблемыми и единственно возможными… Они не понимают, что есть – другие…

И им тоже не объяснить себя…

Я-то принимаю их такими, какие они есть… А они хотят привести меня к какому-то знаменателю, который меня, якобы, обрадует.

И мне не объяснить им себя…

Джерри внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да-да.. я заметил, что вы все разговариваете между собой как-то параллельно… как-то отдельно друг от друга все разговоры ваши – у каждого свой монолог… И никто, если честно, друг друга не… Вы придумали общаться словами и разделяете слова на хорошие и плохие, хотя… они по сути своей – одно и то же… Главное дело, вы словам радуетесь, на слова обижаетесь, о словах спорите сильно… а душу друг у друга – не чувствуете…

– Джерри, я понимаю – у тебя депрессия… Ну, бывает…

– О! Даже свет чужих мыслей, которые не совпадают с вашими, вы определяете загадочными терминами, которые ничего не объясняют вам, но успокаивают многозначительностью… Депрессия! Кайф! Хорошие словечки! Сказал – и всё как бы понятно… А ещё есть такое словечко – деменция… Тоже умное…

– Джерри… Что с тобой такое? Ещё немного – и я соглашусь с тобой. А это неправильно. Надо жить, надо общаться, надо радоваться жизни… А ты мне навеваешь грусть по несостоявшимся размышлениям…

– Грусть… Ты прав! Я же должен быть весёлым псом, который радуется жизни, радуется хозяину, радуется похлёбке… Я должен! Таким ты меня вообразил и хочешь, чтобы я соответствовал. Ладно… Пусть для каждого из нас наши миры останутся прежними…

И Джерри, весело виляя хвостом, потянул меня за поводок к дому.

Остановился… обернулся:

– А знаешь… ты ведь так и не понял меня… Не понял… И не надо – не привязывайся к словам – отпусти их… Пусть слова пропадают в том прошлом, в котором они были произнесены… Смотри – слова пропадают, и за ними открывается то, что вы называете душой… А я называю миром… Потому что сколько душ, столько и миров… сколько миров, столько и душ… И все разные… И все особенные… Не… ну… можно ж и без мира существовать – веселиться в том пузыре, который вы называете менталитетом. Помнишь, старик Иероним так вас изобразил где-то?