Сергей Кулагин - С Новым годом, Папа!

Дронов вытащил из кармана мобильный, нашёл номер заведующего онкологическим отделением. Тот сразу же взял трубку, словно ждал.

– Здравствуйте, Сергей Анатольевич! С Новым годом!

– Вас тоже, Вардан Оганесович. Я по поводу Наташи. Что случилось?

– Собственно говоря, я предупреждал вас, что подобные приступы будут повторяться. Вы же сами понимаете, Сергей Анатольевич, что рак четвёртой стадии – это…

– Я понимаю. А что произошло?

– Был генерализованный судорожный припадок, достаточно длительный. Но сейчас состояние стабильное.

– Вардан Оганесович, у нас горе. Ольга, мама Наташи, умерла…

Врач на том конце провода долго охал и причитал. Сергей терпеливо ждал. И лишь когда заведующий пожелал ему крепости духа, спросил:

– Второго я смогу отвезти Наташу на похороны?

– Ни в коем случае! Девочку в таком состоянии нельзя травмировать! Вы её такими потрясениями в статус введёте. А потом скажете, мы виноваты.

– Вы предлагаете вообще не говорить ей о смерти матери?

– Э-это, как сказать… Информация такого рода для неё сейчас, конечно, нежелательна. Но опять же… скрывать такое…

– Я вас понял. До свидания, Вардан Оганесович.

Сергей раздражённо швырнул мобильник на стол.

– Хитрожопый лекарь! Крутит! Деньги сосёт. А улучшений нет. Обещал чуть ли не выздоровление, сукин кот!

Настенные часы гулко пробили двенадцать. Сергей нервно рассмеялся:

– Ну, здравствуй, Новый год! Чтоб тебя!

Вновь наполнил стакан до краев. Выпил.

– Да провались оно всё пропадом!

Стакан с размаху полетел в стену и осыпался облаком мелкого стеклянного крошева. И Сергей почувствовал, что ему стало легче. Он грохнул об пол белую фарфоровую тарелку, криво улыбнулся, пьяным глазом выискивая среди осколков очертания знакомых материков или островов, но на полу перед ним лежала не наша география, лежала другая планета.

– Эй, как там у вас? Счастье есть? – прокричал он, засмеялся и запел – громко, не попадая в ноты, но с большим чувством:

Всхлипнул на последней фразе. Потом долго кружил по дому, смеялся и плакал, пил коньяк, бил посуду и декламировал стихи. Сергей всю жизнь мучительно прятался от собственных стихов, а они преследовали его с юности, с той весны, когда он впервые обнаружил, с какой уверенной невероятной силой его сводит с ума едва проклюнувшаяся клейкая зелень листьев в саду возле дома. А солнечные пятна, встреченные на стене его комнаты в первый миг после пробуждения, могут рассказать всё о настроении вселенной и в этот миг, и в любой другой миг от сотворения мира. Стихи хлынули из него как река, прорвавшая в половодье плотину. Они даже нравились ему до тех пор, пока не понял, что стихи никого никогда не делают счастливым, даже не кормят.

В армии его талант был мишенью для шуток, старшина, правда, несколько выделял Сергея из общего ряда, обращаясь к бойцам радиороты, в которой проходила служба: «Слушайте меня, поэты и пидорасы!» Потом институт. Перестройка растворила поэта среди офисного планктона. Женился и жил как все. Потом Сергею повезло, счастливая встреча с приятелем из прошлой жизни сделала его директором рекламного агентства, небольшого, но прибыльного. Стихи в свободное от работы время теперь можно было бы писать, продвигать, издавать. Но уже не хотелось.

Утром Дронов проснулся рано, не обращая внимания на разгром, брезгливо перешагивая через материки и океаны, прошёл в ванную, побрился, переоделся. Сварил себе крепкий кофе и выпил большими глотками, с ужасом ощущая, что не испытывает ни похмелья, ни угрызений совести. На душе было пасмурно, но не из-за трагедии, а от обиды и разочарования. Чтобы разобраться с этими ощущениями, Сергей не сел за руль, а прошёл пешком до метро и потом так же пешком добрался до больницы.

Несмотря на множество цветастых плакатов «С Новым Годом!», приклеенных рожиц снеговиков и дедов морозов, праздника не ощущалось. Шёл дождь. Снега не было. Какая-то пустота и усталость поселились в городе. Не вчера поселились. И не он это сказал.