Виктор Стасевич - Сны на ветру, или Плотоядное вино

– Тогда ладно, – примирительно протянул руку Володя. – Я тебя не прощаю, а просто записываю в свою книгу недовольств, – он ткнул указательным пальцем в свою голову. – Запомни, это уже последняя страница.

– Хм, а что потом будешь делать? Новый блокнот заведёшь?

– Вот, балда, я же тебе показал, куда записываю, её, к сожалению, не поменяешь.

– Тогда сотрём часть записей в первой же рюмочной, – развеселился Санька, выставляя вперёд свою щётку усов, хитро поглядывая на растерявшегося художника.

– Что ж, вариант, – хмуро согласился тот, прислушиваясь то ли к горланящей молодёжи, то ли к перестуку колёс. – Знаешь, – есть один вопрос, вот почему меня любят собачники? Сейчас шёл по дачной улице, а на перекрёстке стояла рыжая крашеная дура с двумя бультерьерами, и вот она мне кричит, вернее, спрашивает, выкрикивая, мол, мужчина, вы кобель? Ну мне особого выбора-то нет, я и согласился, тогда она заявляет, чтобы я держался подальше, так как у неё две суки в течке. Я так и не понял, о чём это она?

– Вовк, – хитро обратился к нему Тарабаркин, – ты когда был последний раз с женщиной?

– Да, шёл бы ты… – махнул рукой Драперович. – Я тебе серьёзно.

В это время они подъехали к станции Иня и увидели Шансина, гордо вышагивающего к их вагону.

– Во, прям аист из роддома, – отметил Тарабаркин, показывая на Костю.

Художник опять скривил лицо в помятую рожу и забылся. Шансин толкнул дверь вагона, постоял немного, разглядывая пассажиров и, увидев Тарабаркина, направился к нему. Он подошёл, молча протянул руку ему, потом Драперовичу, затем протиснулся к окну, отодвинув Тарабаркина, и уселся, поглаживая потёртости на голове. Волосы давно начали покидать его, а высокий аэродромный лоб с каждым годом увеличивался в размерах. Близко посаженные глаза тонули в складках кожи, а длинный нос и широкие губы, придавали лицу важность районного чиновника, за которого его всегда принимали стражи закона.

– Ты сегодня как Драперович, но его-то понять можно, он всегда в состоянии внутреннего созерцания, налюбоваться на свой мир не может, а вот какая муха тебя укусила?

– Лучше займи до получки, – отмахнулся Костя. – Хотя ты тоже гол как сокол, – он угрюмо стал смотреть в окно, словно пытался сосчитать мелькающие деревья.

– В этот раз ты ошибся, – Тарабаркина распирало от счастья, – я могу тебе занять и даже дать на бутылку Драперовичу.

– На две водки и одну портвейна с колбасой, на похмелье, – не выходя из состояния вечного транса подхватил Драперович.

– Как скажешь, – Тарабаркин вытащил старый портмоне, разломил его, и они увидели толстую пачку купюр. – Выбирайте, вам сколько?

– Одной хватит, – сердито выдернул бумажку Костя.

– Какие мы гордые! – запыхтел Санька. – Но я вам могу предложить одно дельце, на котором мы все сможем немного заработать.

– Нет, в твои авантюры я лезть не буду, работу в институте оставлять не хочу, – буркнул Костя.

– Подождите, сначала выслушайте. Дело непыльное, временное, но прибыльное, свои занятия можете не оставлять, но в первые дни надо будет немного попотеть. Тебе не привыкать, всё равно подрабатываешь то дворником, то сторожем, то грузчиком, в общем, как обычный российский учёный, – Тарабаркин остановил Шансина, собирающегося ему что-то возразить. – Послушай, потом откажешься, хотя я не советую, в любом случае вся тяжесть работы упадёт на мои хрупкие плечи. Итак, я проанализировал рынок и решил, что самое лучшее дело может быть связано с насущными проблемами человека. А это здоровье, рождение и смерть. За здоровье мы взяться не можем, дело пустое и образование не позволяет, с рождением у нас только один аист, да и тот научный сотрудник, тоже отпадает. Остаётся смерть.

– Из меня плохой киллер, – встрепенулся Драперович, – рука дрогнет без выпивки, а если приму, выдам себя. По отпечаткам выдоха сразу найдут, а я хрупкий, расколюсь, сдам вас всех с потрохами.

– Какой киллер?! Очнись, – опешил Тарабаркин. – Я предлагаю вам открыть похоронное бюро!

После такого заявления Косте показалось, что даже перестук колёс за окном затих, молодёжь испуганно завертела головами, электричка повисла в пространстве между рельсами и лесом. Из ватного состояния его вывел Драперович, он полез в авоську в поисках насущного, загремел пустыми банками, зашумел хрусткой газетой. Шансин с сомнением посмотрел на бородку своего друга, трясущуюся от возбуждения, вздохнул и обратился к художнику:

– Драперович, у тебя нет знакомого психиатра?