Виктор Стасевич - Сны на ветру, или Плотоядное вино

– Правда, вы были на Северном полюсе?

– Да.

– И на Южном?

– Нет, но был на стации «Мир», а это полохматей полюса, мне в какой-то момент показалось, что там начинается ад, – не останавливаясь, ответил Пауль.

– Ужас какой.

– Верно, только тогда я понял, что ничего не бывает страшнее холода. И почему нас пугают адским огнём? Адский холод сильнее жара. Об этом знал гениальный Данте, провидец, он описал девятый круг Ада, где властвует холод и где страдают самые страшные грешники, виновные в измене и восставшие против Бога. Послушай, насколько точно им сказано:

Я сразу всем телом вспоминаю ужас холода, особенно когда промерзаешь настолько, что уже в тепле, рядом с горячей батареей, после стопки спирта, начинаешь чувствовать свои кости, промёрзшие, но не оттаявшие. Страшное ощущение, будто дыхание смерти.

– Пауль, не нагоняй на девушку жути, она впечатлительная, видишь, рот открыла, впору картошку там сажать, – не переставая копать, заметил Илларионович.

Зося смутилась, но через некоторое время вновь закрутилась вокруг Пауля.

– А белых медведей видели?

– Да, они меня чуть не схарчили, причём пару раз.

– Опять за своё, – буркнул полковник. – Лучше бы рассказал что-нибудь весёлое.

– И красивое, – попросила Зося.

И Пауля понесло, первый раз в жизни так разговорился. Он в красках описывал северное сияние, изумрудные льды, свинцовые воды, яркие цвета полярного лета, шумные птичьи базары, лукавых песцов. Тут же примешивал истории из антарктических экспедиций, материковых маршрутов. Из него лилось таким потоком, так выразительно, сочно, образно, что его даже не останавливал строгий полковник, а сам с удовольствием слушал. Под рассказы Буйвола они незаметно посадили всю картошку. А Пауль неожиданно удивился, отчего он не мог остановиться и откуда возникло непреодолимое желание рассказывать, но не своим друзьям, а этой неуклюжей девчонке. А почему девчонке, ведь ей уже далеко за двадцать пять, она девушка, причём красивая, мало ли что с ногой случилась такая незадача. И тут круговерть мыслей понесла Пауля, да так лихо, что он неожиданно для себя бросил лопату, выпрямился и громко заявил Зосе:

– Знаешь что, выходи за меня замуж!

Девушка опешила, посмотрела на него юркой собачонкой, но вдруг что-то разглядела в нём, тайное, глубокое. Она выпрямилась, солнечно улыбнулась, и, пытаясь очистить руки от земли, робко ответила:

– Я согласна.

– Не понял! – выдавил из себя Илларионович.

– Здорово, – восторженно прошептал старик Видлен и громко добавил, – верно заметил товарищ Мао, женщины занимают половину неба, и это правильно. Ура, товарищи!

– Что за шум? – спросил подошедший Драперович.

– У нас свадьба, – засветился Цитатник.

– Какая свадьба? С кем? У кого? – засыпал вопросами Тарабаркин, бросая пустые вёдра.

– Да вот, Пауль сделал предложение Зосе, и она любезно согласилась, – Видлен уже взбодрился и чувствовал себя почти сватом, но его окоротил полковник.

– Какая свадьба, какая женитьба, а меня кто спросил? – он не на шутку разозлился и наступал на Зосю. – Я ведь у тебя почти за отца, а ты вот так с бухты-барахты, и потом, разница в возрасте.

– Какая разница! – воскликнул старик Цитатник. – У них с трудом наберётся пятнадцать лет, я уже сосчитал.

– Отдел кадров нашёлся, – сутулясь, отвернулся полковник. Он даже как-то постарел от столь неожиданного поворота событий.

– Что ж ты, Георгий Илларионович, решил воспрепятствовать счастью молодых? – витиевато начал Шансин.

– Да нет, я только «за».

– Тебе не нравится наш жених? – Драперович был настроен агрессивно.

– Нет, мужик он хороший, только по командировкам много болтается.

– На себя посмотри, – рассмеялся Санька, – всю жизнь по захолустным гарнизонам протаскался, а жена с ребятишками возилась.

– Эх, что верно, то верно, а девчонку жалко.

– Благословите, Георгий Илларионович, – тихо обратилась к нему Зося.

Полковник окончательно остолбенел, потом махнул рукой.

– Женитесь, только по-людски, а не по-свинячьи, как сейчас водится.

– Поясните, командир, – нахмурился Видлен.

– Сам знаешь, – оборвал его полковник.

– Тогда, горько! – заорал Драперович.

Все подхватили, особенно отличился Цитатник, он дребезжал своё «Горько!», как станционная дрезина на переезде. Так и свершился первый поцелуй Зоси с Паулем. Друзья возбуждённо шумели, Буйволу тянули руки, перепачканные в земле, норовили чмокнуть вновь образовавшуюся невесту, раскрасневшуюся от неожиданно свалившейся на неё радости, но полковник на правах назначенного отца жёстко пресекал пустые поползновения.