Марк Аксенов - Сезон отпусков. Рассказы, очерки, эссе

– Приедете домой, будете за своей женой следить!

– Я что, идиот, чтобы дома жену держать?!

В приоткрытое окно дует игривый весенний ветерок, сквозь стук колес доносятся птичьи голоса…

Лето, год 1998-й. Баркарола

Жара, духота… В электричке две пары средних лет играют в подкидного дурака порнографическими картами. Вместо столика – черный кейс. Мужчина с внешностью лысеющего Элвиса Пресли в сердцах бросает червового туза с неприличной сценой и орет своей партнерше:

– Чего ж ты козыря держала, дура!

Та, почти вываливаясь из декольте, сует ему в нос шестерку пик с еще более нахальной парочкой:

– Какого козыря, этого, что ли??!!! Не понимаешь, так молчи!

Победившие радостно хохочут.

Оставшийся в дураках «Элвис» нервно швыряет на кейс бубновую девятку с изображением лесбийских забав и, достав пачку «Кента», идет в тамбур курить.

Жарко, душно, не до секса…

Октябрь, год 2008-й. Осенняя песня

Электричка «Москва-Клин». Рядом со мной сидят ребята довольно странной наружности. Прически с красными или зелеными прядями, в ушах – серьги, на руках кокетливые браслетики.

Впрочем, странность их становится для меня ясной, как только они начинают разговаривать.

– Ой, мальчишки, а кто-нибудь карты захватил?

– У меня, кажется, есть. Ой, над же, забыл

И так далее, почти каждая фраза начинается на «ой!».

Один из них обращается ко мне:

– Ой, а вы не скажете, во сколько мы в Тверь приедем?

– А эта электричка, – говорю, – идет только до Клина.

– Ой, а что же нам делать?

– Ничего страшного, пересядете там на тверскую электричку. Она будет через час.

– Ча-а-ас?! Ой, мальчишки, что же мы целый час будем делать в Клину?

Видимо, более образованный из них успокаивающе произносит:

– Подумаешь! Погуляем по городу, зайдем в музей к «нашему»…

– К какому «нашему»? – спрашивает его туповатый приятель с зеленой прядью.

– К какому, к какому! К Петру Ильичу!

– К какому Петру?

– Ты чё, больной? К Чайковскому!

– Прикольно! А он чё, в музее работает?

Ну, вот и приехали, – подумал я, увидев розовые стены клинского вокзала и желтые кроны редких деревьев…

Как романтичны руины древних городов – Херсонеса, Афин, Рима. Их воспевают художники и поэты. Туристы со всего света едут за тридевять земель, чтобы увидать Акрополь или Колизей. Грустно ли нам бродить по развалинам чьей-то давно ушедшей жизни? Да нет. Наверное, это потому, что та ушедшая жизнь никак не связана с нашей, не отражена в памяти нашего сердца?

Дул ненастный северный ветер. Даже через плотно закрытое окно был слышен его простуженный голос. В коридоре было не просто темно, а трагически мрачно и пусто. Неясно было, куда идти. Откуда-то из за угла слышались приглушенные голоса, и Алешин пошел в ту сторону. Дверь в палату была приоткрыта. У ближней койки небольшая группа родственников собралась вокруг молодого человека, полулежащего в белой больничной рубахе. Из ворота и рукавов торчали прозрачные трубки, уходящие под одеяло. Таинственный свет настольной лампы, тихие голоса. На тумбочке – привезенные банки и пакеты с соками, пара апельсинов и связка бананов. «Дары волхвов» – вдруг пчему-то подумал Алешин.

А на койке у окна, за которым – ноябрьские сумерки и ветер… нет, не может быть, это, наверное, не та палата. Кто бы мог узнать в этом спящем немолодом мужчине Самвела Авакяна?! В открытом вороте разовой рубашки ниже кадыка отчетливо и страшно белел на горле кружок из белого пластыря с зияющим черным отверстием… Стоп! Что ему это напомнило, где он мог видеть такое? Да нет, ерунда какая-то. Очередное «дежа вю»…

Алешин первый раз поехал на море в раннем детстве. Крым. Раскаленная июльским зноем Евпатория. В чреде детских воспоминаний о пионерлагере море было лишь незначительным эпизодом, сильно уступавшим по своей яркости другим более интересным предметам и событиям. Запомнилась утренняя линейка с поднятием флага, высокое дерево шелковицы у входа, множество детей в инвалидных колясках, черный, мягкий от жары асфальт, по которому невозможно было идти босиком… А море? Купание в огороженном «лягушатнике» по команде воспитателей и вожатых, да морская прогулка на пароходике с красивым названием «Лабрадор» – вот, пожалуй, и всё. Такие понятия, как мощь, величие, простор, еще не проникали в его детское сознание. Наше видение мира меняется от младенчества к старости, подобно дневному циклу цветка. В самом начале на рассвете лепестки, собранные в бутон, обращены вовнутрь – ребенку и подростку более интересно то, что творится у него внутри или в самом близком окружении. И только с началом солнечного дня лепестки всё шире и шире раскрываются для внешнего мира, чтобы к вечеру жизни вновь погрузиться в самосозерцание.