Татьяна Авлошенко - Дела семейные. Хроники земли Фимбульветер

Предводитель стражи Гехта торчал, как вылезшее из пирожка варенье: одна треть на улице, вторая зажата в камне, а ноги в сапогах яростно брыкают воздух в коридоре каталажки. Что делать дальше – непонятно.

– Тяни! – донесся с улицы рык, не заглушенный даже толстой стеной. – Да не за сапоги, бестолочь, за ноги! Быстрее, пока никого из наших фунсы не принесли!

Как известно, зловредных вслух лучше не поминать. И тем более не приписывать им какие-либо действия.

Явились, конечно. Не фунсы, а двое стражников. И добро б еще ветераны, от которых была б несомненная польза, так нет, самый что ни на есть молодняк. От их вопросов и советов вопли Оле за окном вовсе утратили какие-либо человеческие интонации.

Наконец общими усилиями капитана освободили, и он, плюясь огнем и ядом, унесся куда-то вверх по лестнице. Был бы среди нас искусный живописец, оставил бы потомкам для известия сделанное почти с натуры изображение виверны 1 1 Виверна – мифический монстр, имеет одну только заднюю пару конечностей, вместо передней перепончатые крылья. В отличие от Драконов, почитается существом коварным, злобным и враждебным людям. . Но чудище чудищем, а меня сейчас ворона интересует.

Архив располагается в подвале ратуши. По закону им должен ведать особый служитель, но городские власти сочли излишней расточительностью платить жалованье человеку только за то, что тот будет раз в неделю стряхивать пыль со старых забытых документов. Да и желающих целыми днями сидеть в темноте и прохладе в конуре под зданием найти мудрено. Тихо и незаметно заботу об архиве свалили на хронистов. Торгрим Тильд, мой наставник, говорил, что в годы его ученичества еще был некий дедок, любивший оставлять ключ у входа в подвал и исчезать неизвестно куда. Потом он сгинул окончательно, а ключ так и остался висеть на железном штыре возле двери.

– …И теперь он бродит где-то в недрах, ибо хранители архивов не умирают, а пропитываются здешней пылью и потому живут три сотни лет, а потом рассыпаются прахом. Но прежде архивист должен найти себе преемника. Человек, зашедший в подвал, вдруг слышит зов и уходит в темноту, а потом из-за полок появляется новый хранитель архива. Старый, в огромных очках, с длинной седой бородой, чудной и нелюдимый. Увидишь такого человека, никуда с ним не ходи. Гехту ведь недавно триста лет сравнялось. Время, время.

Герда смотрит на меня, улыбаясь. Она любит всякие придумки, чем завиральнее, тем лучше. И я нахально пользуюсь этим, чтобы потянуть время, роюсь в жестяном коробе, будто никак не могу найти нужный документ, хотя выписка из приюта Благого Берне лежит прямо под руками, и часто поглядываю через плечо на мою радость, потому как невежливо во время разговора совсем отворачиваться от собеседника.

Ненавижу все, что связано с приютским прошлым Герды. Как она съеживается и тускнеет при одном упоминании об этом якобы угодном Драконам заведении! Человеку не должно быть так плохо.

– Время, время! – вслед за мной, но с другой интонацией повторила Герда и погрозила пальчиком.

Пришлось все же «найти» в ящике нужный документ.

Еще один объект наших изысканий. Герде очень хочется узнать имена своих настоящих родителей.

– Вот. Ты действительно родилась на год раньше, чем мы думали.

– Но, – прочитав, Герда недоуменно покрутила в руках лист коры серого дерева. Текст там был только с одной стороны. Короткий. – Но тут написано только «девочка с темными волосами, глаза зеленые». Почему ты думаешь, что это про меня?

– Про других похожих детей вовсе ничего нет.

– Ларс, признавайся, сам написал?

– Подозреваешь хрониста в подлоге?

– Нет, конечно, но как-то все очень странно.

– И слишком удобно. Под такой документ можно подобрать любую похожую по описанию девушку. А если учесть, что дети с возрастом меняются, то и непохожую тоже. Мама говорит, мы с Хельгой в детстве были гораздо темнее. А у сестры из всех волос только челочка на лбу, коса лет в пять расти начала.

– Но зачем?

– Коса выросла?

– Записывать детей столь… неопределенно?

– Когда берут ребенка из приюта, часто выбирают кого-нибудь поменьше, но не совсем младенца?

– Да. Но какое это имеет… Ой…

Взятый из приюта сирота может покинуть приемную семью, достигнув совершеннолетия. Особенно если не нашел в новом доме любящих родичей и покровителей. Но чем младше дармовой работник, тем дольше по закону он будет принадлежать опекунам. Приют же лишний год получает средства на содержание воспитанника. Или же, прибавив год-два, раньше срока избавляется от нахлебника.