Эдуард Гурвич - Драма моего снобизма

Подхлестну внимание ленивого читателя. В первом разделе идёт речь о моём участии в роли комментатора в блогах других участников «Сноба». Во втором – эссе, написанные мною для этого проекта на злобу дня. Третий раздел посвящён искусству и литературе. Здесь же собраны критические материалы о моём «Романе Графомана», а также о книге «Моцарт Фехтования». Как метко подметила одна из моих читательниц, я в своих критических эссе «сам себе автор, сам себе персонаж, сам себе критик. Един во всех лицах!».

Я не сомневаюсь, что любители литературы, покинувшие СССР, оценят мои книги. И эту тоже, поскольку тут складывается образ сноба-эмигранта, больше 30 лет жившего в своей драме. Оказавшись в Англии, я и там продолжал прятаться в щель снобизма, откуда незримо наблюдал жизнь. Чутьё графомана мне подсказывало, что к концу жизненного пути мне придётся говорить об этом времени. Предвидение сбылось.

Пандемию я воспринял как досадную помеху, становящуюся со временем всё досаднее. Близкие были уверены, что я её не переживу и непременно попаду в госпиталь Я же засел дома и вначале старался не замечать этой напасти, а если и говорил о ней, то лишь со злобным презрением. Между тем, несмотря на презрение, происшедшее вломилось в мою жизнь. После того, как закрыли офисы в Лондонском Сити, отменились встречи с моими слушателями. Улицы опустели, и я потерял к ним интерес. В вагонах метро один-два пассажира вызывали удивление. Перелёты же с континента на континент, из страны в страну превратились в заоблачную мечту. Как ни крути, всё-таки ездил я много. За годы эмиграции побывал почти во всех странах Европы, был в Америке (Нью-Йорк, Гарвард, Бостон, Калифорния), в Аргентине (Буэнос-Айрес), трижды на Багамах, заглянул на Мальту, разглядел Канары. Когда же силы меня оставили, я хранил ощущение: могу «сняться с якоря» в любое мгновение. Пандемия вырывала такие мысли и планы с корнем.

Карантин ужесточался постепенно. Сначала почувствовавшие недомогание не имели права выходить на улицу. Спустя пару недель на моей любимой радиостанции классической музыки каждые полчаса уже звучало предупреждение для всех: «Stay at home». И, в первую очередь, для людей моей возрастной категории. В супермаркетах кое-что из товаров то появлялось на полках, то вдруг исчезало. Меня на самом деле больше расстраивали очереди при входе в магазины. Эту мою нервозность я принимал с презрением, потому что десятки лет прожил в стране дефицита…

Когда просвещённые люди стали разбираться, выяснилось, что человечество просто забыло о бедах такого масштаба. Чехов в 1892-м году, вопрошая, почему люди остаются без помощи во время эпидемии, описывал собственные страдания, которые испытывал, как доктор. Оказалось, что мой дед, Соломон – жертва холерной эпидемии. В архивах отыскался документ, свидетельствующий, что он умер в заразном бараке Уманской больницы в 1922-м году. Эпидемия добиралась до самых благополучных: дед был главой зажиточного клана. И вот, спустя век, мне угрожал какой-то неведомый коронавирус.

Медленно, но неуклонно случившееся меняло мои планы, мысли, ощущения. Вспоминаю, как до введения жесткого карантина, я по пути в поликлинику на Bartolomeo Яоаб, рядом со Студией, где прожил десять лет, вдруг увидел похожее по конфигурации здание в три двухэтажные секции. Строение возведено явно под влиянием идей архитектора Поула Корелика и его сподвижников. С одного взгляда я связал все три творения Поула – Библиотеку Тринити-колледж в Дублине, мою бывшую Студию и это, вплотную примыкавшее к ней новое здание. Точно также связались смерти в дни пандемии Поула Корелика, о которой мне сообщила по телефону его дочь; кончина 96-летнего драматурга Леонида Зорина – одна из родственниц писала мне из Москвы, что похороны разрешили только для членов семьи, на кладбище пускали в обязательных масках и перчатках, картина всем казалась дикой; ну, и смерть писателя Эдуарда Лимонова, о чём я узнал из интернета.

Всё выглядело как начало апокалипсиса. Специалисты терялись в догадках о происхождении смертоносного вируса, путях его распространения. Мысли о хрупкости человечества всколыхнули умы учёной публики на «Снобе». Один из них, математик Алексей Буров, вопрошал: «Но что мы вообще понимаем по части истоков жизни? Почти ничего на самом деле. Её возникновение миллиарды лет назад, её упорное систематическое развитие ко всё более умным и прекрасным формам – сплошная тайна… Истоки жизни и разума сокрыты от нас. Мы не имеем ни малейшего представления об опасностях, нас окружающих, сколько их пролетело мимо – вирусов, метеоритов, наших собственных коллективных безумий. Так и тайна появления в этом мире каждого из нас, и тайна грядущего ухода тоже сокрыты».