Николай Николаев - Следователь и Корнеев. Повести и рассказы

Неволин склонился в мою сторону и чуть тише, словно боялся, что его кто-то ещё услышит, добавил:

– Речи вёл постоянно, мол, что всех людей у нас надо разделить на два сорта. Первый сорт – это русские в России, ну и, к примеру, татары в Татарии. Ну, а второй сорт – это все остальные, кто не имеет национальных истоков в нашей стране. Во как! В общем, бред шизофреника!

– Бред шизофреника! – повторил за ним Корнеев. И уже вслед уходящему, глядя, как Неволин водружает на голову модную шляпу, он крикнул: – Да педик ты! Вот кто!

Когда Неволин ушёл, я подумал, что надо бы проверить, насколько это всё было серьёзно у Корнеева. Если вся его риторика фашистская выходила за пределы квартиры – то, глядишь, придётся выстраивать дополнительную версию убийства. Валентина мне доложила, что посетивший меня Неволин – мелкий посредник в сделках по металлу. В советские времена был судим за спекуляцию, а теперь вот – успешный бизнесмен.

Всю вторую половину дня я анализировал материалы уголовного дела, готовился к новой встрече с Корнеевой. Необходимо было её передопросить. Я всегда считал, что, как правило, убийства, как ни покажется это странным и диким, – довольно будничные явления. И очень часто лишение жизни человека стоит в том же ряду, что и его рождение. Как рождению предшествуют близкие отношения двух людей на протяжении более-менее длительного времени, так и убийство вызревает между людьми не один день. Словно грани в мозаике, пытался сопоставить я жертву с её возможными убийцами, пробуя на роль убийцы уже известных по делу фигурантов, и в первую очередь Корнееву. И в какой-то момент поймал себя на мысли – а не пристрастен ли я? Не делаю ли роковой ошибки? Потому ли только мои мысли крутятся вокруг Корнеевой, что есть основания подозревать её в убийстве мужа? Набив чёрную кожаную папку протоколами, я отправился на Екатеринбургский почтамт. Там сейчас работала инженером жена погибшего Корнеева Светлана, до замужества – Палагина. Доехав до Дома контор, я покинул троллейбус и пошёл к почтамту пешком. Корнеев бежал за мной вприпрыжку и повторял:

– Она замечательная! Да-да! Хорошая женщина! Вот увидите! Она же понравилась вам в первую встречу? Я сразу понял, что вас с ней что-то связывает!

Корнеев даже забежал вперёд и попытался заглянуть мне в лицо:

– А может быть, это судьба, а? Вот вы и встретили её, свою женщину? Как, Иван Иванович?

Я отворачивался в сторону, стараясь не слушать его. Почтамт был в самом центре города. Можно было проехать ещё одну остановку, но мне хотелось пройтись по набережной Исети, по Историческому скверу, где когда-то я студентом любил посиживать на скамеечке, как пенсионер, с газеткой или с книжкой в руках. Талые воды уже пронеслись, и река стала такой, как всегда, – тёмной, скрывающей в своих водах тайны дней минувших и дней нынешних. Здание почтамта, расположившееся наискосок от Исторического сквера, снаружи довольно непримечательное, относилось к числу сооружений с интересным архитектурным решением. Как и Дом контор, это здание было архитектурным памятником советскому конструктивизму. Служебные помещения, расположившиеся лабиринтом вокруг центрального зала, также наталкивали на мысль о том, что отец этого сооружения был человеком явно неординарного склада мышления. Волнение от предстоящей встречи мешало мне настроиться на спокойный, деловой лад. А если она узнает меня?

Корнеева встретила меня тепло, хотя и не смогла убрать с лица выражение озабоченности. Чёрный брючный костюм выигрышно подчёркивал её стройность. Сам Корнеев крутился вокруг неё волчком и, взглядами спрашивая у меня разрешения, посылал ей воздушные поцелуи.

– Ах! Ну, что за женщина! Что за женщина! Поверить не могу, что это моя вдова!

– Проходите, проходите! – Корнеева вошла вместе со мной в просторный кабинет. Судя по длинным приставкам к столу и двум рядам стульев, она была руководителем как минимум выше среднего уровня. Ей приходилось собирать у себя немаленький коллектив и проводить заседания. Ещё при первой встрече я почему-то подумал, что её муж играл в семье роль второй скрипки. В облике её не было той привлекательной округлости, сглаженности, мягкости, присущей женщине её возраста. Лицо хотя и с широковатыми скулами, но без единой лишней складки под подбородком; скулы чётко очерчены, что подсказывало наблюдательному взгляду – женщина она решительная, если не жёсткая.

– Ой, строгая, – соглашался Корнеев, не отставая от меня ни на шаг. И, забыв о своих недавних хвалебных эпитетах, неожиданно заключил: – Скажу больше – стерва она ещё та!